20-ть любительских переводов (сборник) - Рид Роберт Страница 14

С моего позволения, машина остается на предельной скорости. Небо прерии огромно. Последние солнечные лучи проникают сквозь деревья, освещая поля канолы, видны отблески старого каркаса поезда, ржавеющего на рельсах. Стараюсь получить удовольствие, от созерцания этого ландшафта, Я просто обязан насладиться этим. Потому что когда я вернусь из супермаркета, уже стемнеет.

Смеркается. Небо темнеет, а дорога покрытая гравием, окутана белым туманом. Машина медленно двигается, спотыкаясь о ее ржавые зубы. Трава заросла по обе стороны, высотой уже по пояс. Здесь больше не ходят поезда.

Фары автомобиля выхватывают светоотражающую полосу. Кто-то идет по краю дороги. Оглядывается через плечо. Лицо Сьюз состоит сплошь из лоскутного одеяла теней. Я вижу пустоты там, где должны быть, ее глаза. Раньше она напоминала мне уиппета (порода быстрых собак), но теперь двигается куда медленнее, слишком уж она скована, для возраста в двадцать один год.

Я приоткрыл окно и спросил, когда машина сравнялась рядом с ней: «Не желаешь проехаться?»

Она постукивает по одному наушнику, пожимает плечами.

– Хочешь я тебя подвезу? – переспросил я.

– Я в порядке, не надо, – ее голос звучит так, как будто она находится за тонированным стеклом.

Секунду она пристально смотри на меня, затем произносит, – ты можешь ехать, если желаешь.

Я выхожу из машины и отдаю команду ехать домой самостоятельно. Мы всего-то в десяти минутах езды от дома. С продуктами все будет в порядке. Сьюз снова смотрят на меня, затем продолжает идти. Я иду в ногу рядом с ней. Едва слышно, как щелкает ее колено.

– Все еще тепло, – говорю я, у меня создается ощущение, что мы видимся первый раз, – возможно это последний славный денек.

– Чем ты занимался? – спрашивает она.

– Я покупал продукты.

– Я имею в виду, чем ты действительно занимался.

Мама знает лучше, чем кто-либо, как отвечать на такой вопрос. Я ничего такого не делал, с точки зрения закона, с учетом того, что она сама написала некоторые законодательные акты. Но Сьюз никогда не любила всякую чушь, даже когда она была маленьким ребенком. Так что я не знаю, что ей ответить.

– Точнее, другой ты, – в ее голосе слышится неприятная нотка, – чем занимался, другой ты?

Мое подсознание подрагивает, как будто чьи-то глаза распахиваются на долю секунды, прежде чем выкатиться из своих орбит.

– Ты же знаешь, я не могу говорить тебе такие вещи, – отвечаю я.

– У меня личная заинтересованность, – поясняет она, – я нахожусь дома одна, с профессиональным убийцей.

Она опускает руку в придорожную канаву и срывает головку рогоза (высокая болотная трава). Перетирает между пальцами, рассыпая за нами.

Как-то недавно я обследовал содержимое ее файлов. Как оказалось, они были всего лишь незашифрованной ерундой. Но еще, я кое-что увидел о включателе убийств.

Включатель убийств. Некоторые люди называют его так, некоторые окрестили его задним умом. Я всегда называю это подсознанием, потому что так этот термин называют на информационном совещании.

– На что это похоже? – спрашивает она, – чтобы кто-то другой взял на себя трудновыполнимое?

Это все равно, что смотреть, как твои руки смывают кровь с лица женщины, а затем используют это лицо, чтобы разблокировать ее телефон до наступления трупного окоченения, чтобы узнать адрес объекта, который раньше именовался институтом.

– Это как быть вымышленным персонажем, – объясняю я.

– А, – Сьюз делает гримасу, – ну да, ты все еще занимаешься этим. Она делает паузу. – Мама пытается организовать мне психо-хирургию, с тех пор как мне не понравились лекарства. Одно небольшое изменение, и все нейротрансмиттеры[31] встанут в очередь. А дофамин (гормон и нейромедиатор) в течение нескольких дней.

– Это выведет тебя на исходный уровень, – заверяю ее я.

– К черту все это, – категорично заявляет Сьюз.

– Но почему?

Сьюз шевелит губами. Мне кажется, что она облизывает языком заднюю часть своих зубов.

– По той же причине, по которой ты не запустишь свои терапевтические модули, – отвечает она. – Мне следует быть скорбной, потому что мир – это дерьмовое место. И я также не оправдала ожиданий.

Мое горло сдавливает, но все же воздуха остается на то, чтобы навсегда рассеять ее представление обо мне. Я выкладываю все начистоту.

– Я вступил в отношения с конкретным человеком, а затем его убил, потом использовал его биометрические данные, чтобы получить доступ к определенному объекту, – рассказываю я, – в этом учреждении содержались дети, выросшие в экзосоматических[32] масках и подвергшиеся генетическим модификациям.

Сьюз останавливается. Это как раз то, что она желала знать, но не более, и с моей стороны, совсем неправильно дальше выдавать ей эту информацию, но я уже не могу остановиться.

– Они уже были выращены с включателем убийств, – продолжаю я, – как единое целое. Они были зомбированы, в смысле мировосприятия, без осознания этого.

– Ты убил кучу детей, – произносит она, довольно безразличным голосом. Вид у Сьюз болезненный, лицо бледное.

Я снова вижу, как красный свекольный сок, просачивается в воду. Я вижу как удавка из монофильной нити[33], обвивает маленькую шейку, а затем переходит к следующей шейке, и так вдоль всего ряда спального корпуса. Сумеречный воздух прохладен и пахнет илистой гнилью, а опаленные осенью листья, начинаю опадать.

– Подсознание то сработало, – говорю я, – но нам пришлось, им более популярно объяснить. Ибо просто уничтожение объекта, было бы недостаточно для результата. Так что все это светопреставление – понятие довольно относительное, Сьюз.

– Держись от меня подальше, – говорит она.

Я подошел ближе, чем хотелось и носки моих ботинок почти касаются ее потрепанных кед. Подсознание знает, что я не должен этого говорить.

Вдалеке тревожно завывает Троцкий. На мгновение я представляю себе, как из-за куста неуклюже вылезает тот самый медведь, затем я слышу другие завывания, пронзительные и визгливые. Койоты охотятся стаей.

Сьюз срывается в бег, возможно для спасения Троцкого или может быть, чтобы Троцкий спас ее от меня, и я бегу за ней. Я чувствую проявление своего подсознания, вызванное выбросом адреналина. Но это неправильно – это не то я, которое проявляется, это состояние раздваивания. Я всего лишь видимость. Все мои мысли, ощущения и страдания – это разросшаяся система устранения неполадок.