Мелкий писец - Олег Мамин Страница 16

— Как устроился? — спросил я коллегу.

— Живу в доме учителя. Прислуживать заставляет. Жена у него сварливая, — мальчишка сказал это буднично, видимо, дело привычное. — За волосы таскала. Хорошо, что обрезали.

Да, он тоже лишился локона юности и сегодня уже носил традиционную юбку писца. А вот мне Саптах не выдал униформу.

— А ты?

— Это моя комната. Семьи учителя не видел, меня игнорируют. Самого его никогда нет. Сам просил дать мне работу у других слуг.

— Повезло, — вздохнул мальчишка. — А я вчера учился, когда все отошли ко сну.

Он воровато огляделся, видать, решил, что его пожурят за то, что раскрыл секрет.

— Калам держать тебя Рахотеп учил? — спросил я о наболевшем.

Я пробовал взять палочку как он, но это неудобно.

— Он, — кивнул мальчишка, слегка захмелевший от пива. Оно не особо алкогольное, но у нас и тела-то небольшие, а кружки объёмные.

Спустя какое-то время вернулся только раздражённый Рахотеп. По моему совету, мы оба продолжили занятия, и это немного смягчило его плохое настроение.

— Молодец, Уарсу, — похвалил он паренька, а тот улыбнулся, покосившись на меня. Благодарен за науку о хитрости.

— Уважаемый Рахотеп, не знаешь ли, где мой учитель? — спросил я его.

— Отбыл на каменоломню, — раздражённо, но всё-таки ответил он. — Просил сказать, что ты можешь заниматься, чем угодно.

И смотрит внимательно, буду ли я продолжать занятие.

— Благодарю, — я отложил писчие принадлежности в сторону и поклонился ему.

— Ты куда? — Уарсу, которого я учил быть прилежным, от удивления не сдержал вопрос.

— Мне нужно сплести циновку. От сидения на голом камне могут случиться неприятности со здоровьем. Камень может забрать мужскую силу. Пойду на берег, сплету из травы.

Мальчишка покосился на учителя с некоторой обидой, осуждая, что тот его не предупредил.

— Идите вдвоём, — всё ещё раздражённо, но со снисхождением сказал Рахотеп. — Так безопаснее.

Не знаю, что он имел ввиду: криминал или крокодилов.

Криминала мы не встретили, всё-таки мы далеко от города, а в самом посёлке рабочих, сквозь который мы прошли, сейчас только женщины и дети. Мужчины на работе. Естественно, тут живут не все работники: кто-то приходит из самого Асуана, а часть и вовсе осуждённые, то есть по факту — рабы. У них своё место обитания, им семьи не положены, они живут в скотских условиях. Это мне рассказал Уарсу, махнув куда-то в сторону. Я там ничего не увидел.

Жители посёлка косились на форменную одежду Уарсу и уважительно отходили в сторону: будущий писец идёт.

— Не задирай слишком сильно нос, — посоветовал я мальчишке, — а учись усерднее. Теперь ты видишь, насколько почётно владеть божественным письмом?

По дороге к Нилу и вовсе опасаться нечего, разве что того, что какой-то надсмотрщик хлестнёт кнутом из кожи гиппопотама. Не знаю почему, но местные по какой-то причине всегда уточняют материал.

Применяют ли их надсмотрщики? Не знаю, пока не видел. Палками орудуют ловко, а вот плети просто висят на поясах, и то не у всех. Может у них символический смысл? Как Саптах, важный человек, а носит палетку писца.

Дорога к реке только одна и она рабочая. По ней волокут камень из карьера в порт. В основном волоком или по каткам, но неизменно с применением человеческой тяги. Мы видели несколько ослов, но это скорее исключение, чем правило. Вот ослам доставались удары, и то тростиной, а не бичом.

Людям же достаточно командного окрика, что-то вроде «раз-два, взяли!»

Чтобы не узнать, какова плеть на вкус, едва появилась возможность, мы отделились и пошли на почтительном отдалении. Местность тут гористая, так что не всегда это удаётся.

А вот с крокодилами вышло не так однозначно. Дело в том, что из-за разлива, чтобы добраться до тростника нужно залезть в воду.

Берега в основном крутые и скалистые, но есть и немало пологих участков, где есть водная растительность. Только сейчас они под водой. А вода — это то место, где могут прятаться охотники на людей — нильские крокодилы. Они иногда достигают длины до восьми метров. Ясное дело, что это редкость, но нам, двенадцатилетним пацанам, и двухметрового хватит.

Есть место, где работают «прачечники» — из-за всё тех же крокодилов, в Египте это мужская профессия. Там рептилий гоняют, да только вот и тростника там нет: чтобы улучшить обзор, убрали всю растительность в округе.

По пути мы нашли острые узкие каменные отщепы, чтобы резать материал для циновок, но никак не могли найти подходящего места, где можно относительно безопасно приблизиться к воде.

То тут, то там, выглядывали из воды чешуйчатые спины. Мне даже начало казаться, что это страх заставляет нас принимать что-то безопасное за тени крокодилов.

У меня в памяти всплыла сценка вчерашнего обряда посвящения в знающие, и я решил попробовать то, чему научился в посёлке.

— У нас в деревне жила старая рехет, которая научила всех одному заклинанию. Попробуем? — спросил я Уарсу, уже повесившего нос и приготовившегося распрощаться с мужской силой. Так-то камни в жарком климате всегда тёплые, а то и вовсе горячие, но почему-то у меня врезалось в память высказывание мужиков, поучавших нас, деток: «Не сиди на камне, детей не будет». Или ещё версия: «Яйца простудишь».

Когда отвечали, что он тёплый, неизменно получали ответ, что камень всегда сосёт тепло, каким бы он не казался.

Тогда нам, детям, было параллельно до их предупреждения, да и в юности тоже. Только ближе к четвёртому десятку начинаешь думать о простатите и беречься.

— А сработает? — оживился мальчишка.

— Не попробуем, не узнаем, — ответил я бодро. Дай только припомнить.

Я слышал это заклинание много раз, но сам его ни разу вслух не произносил, считал суеверием, даже несмотря на то, что в прошлом был хоть и не истовым православным, но церковь посещал, пусть и не каждодневно, и в силе искренней молитвы не сомневался. Правда, эту речёвку относил не к молитвам, а к заговорам, то есть колдовству. Потому ни разу не произносил.

Однако, от других, от мужчин и женщин деревни, слышал его чуть ли не тысячи раз.

Мы подошли ближе к воде, но всё-таки остались на почтительном удалении. Я попробовал воскресить в памяти вчерашние ощущения и начал:

«Я — избранный из миллионов, тот, кто идёт из Дуата, чьё