Поцелуй небес - Людмила Григорьевна Бояджиева Страница 21

…Потом не раз говорили Виктории бабы, что родилась она в рубашке ведь не пропала, выжила, да еще с малым дитем на руках среди мора и холода, выжила и жизнь свою устроила совсем по-людски.

В отделе кадров для ссыльных, куда поступила на трудоустройства после залечивания обмороженных ступней молодая мать, Виктория приглянулась самому Заву — хромому, с петушиной от рождения ногой, мелкому и остролицему, хоть и вольнонаемному, но в чине и весьма влиятельному, потому что именно отсюда с выписанным им ордером направлялись вновь прибывшие «ссылари» в разные стороны — кто на лесоразработки, а кто и в столовую.

Николай Николаевич ахнул в сердцах, оторвавшись от бумаг и увидав у своего стола молодую женщину с васильковыми строгими глазами под сдвинутым на лоб ситцевым платком. Ни латанная брезентовая роба, ни казенные кирзачи, превращенные за лето в опорки, не скрывали королевской стати, заявлявшей о себе то ли в осанке гордо распрямленных плеч, то ли в высокой груди, распирающей застежку цветастой вылинявшей блузы, то ли в хмуро сдвинутых соболиных бровях… Кто уж знает, чем околдовала неулыбчивого Зава ссыльная Шпак, но пристроил ее Николай Николаевич жить в комнатенку у своей хозяйки, имевшей и город и козу, что было очень важно особенно для малыша. И пошло везение — с сентября Виктория по протекции сожителя начала работать по специальности, в библиотеке военчасти, а сын оставался при бабе Нюсе и при козе, все равно, что в родной семье. Бабка эта не мытая, да коза Розочка облезлая, жилистая, сильная с зелеными ведьмачьими глазами подняли, вырастили Алексея.

Николай Николаевич, по причине своей колченогости к воинской службе неспособный, был вольнонаемным, имевшим должность капитана и все вытекающие отсюда последствия — форму с погонами, а следовательно — сапожный крой, кительный габардин и спецпайки, в которые входили пачка печенья, крупа, баночки дальневосточного лосося, щедро вымазанные мазутным маслом и даже, иногда, американской тушенки, поступавшей от союзников. Ах этот иноземный гость — жестяной цилиндр с непонятным набором латинских букв и цифр, отчеканенных на донышках! Из какой жизни прибыл ты и что таил, помимо волокнистых кусочков темной говядины под белой корочкой застывшего жира? Молчала жестянка, не пробивалась весточка из иных пластов бытия. А в те же дни, на той же планете, на расстоянии всего лишь трех тысячах с лишком километров, точно такая же банка была вскрыта перочинным ножом лейтенанта Гульбы, оплаканного и похороненного в мыслях Викторией, тем самым ножом, что ловко и смачно срезал стебли тысячелистника тогда, на волжской косе, предвоенным летним вечером… Как так устроено на свете, что умница и смельчак, Остап Гульба, ковыряя герцогской вилкой иноземное мясо в замке Клеедорф и поминая погибшую Вику красным вином, так и не почувствовал, не понял знака, поданного свыше? Не поперхнулся, не уставился незрячими глазами в огонь, полыхавший в камине, чтобы увидеть приземистый домик в неведом Заозерске, почерневший, с косыми ставнями, с мартовскими темными сугробами под самые окна, а за окнами, за грязной ватой, проложенной между стекол, за кустиком душистой герани, развернувшей к свету резные листья, — свою суженую с трехлетним чернявым мальчонкой на коленях. Твоим, лейтенант Гульба, сыном…

2

Так и оставался Остап не венчанным вдовцом, а в сибирском городке подрастал мальчонка, глазастый, смышленый, получая конфетки от хмурого дяди Коли. Дядя Коля не пил, руки на сожительницу не поднимал, получку приносил в дом, а летом ишачил в огороде, чтобы помочь бабе Нюсе запастись на зиму картошки своей в погреб насыпать, кадушку капусты заквасить с клюквой, переложенной цельной антоновкой. Но накануне Победы пришли за Николай Николаевичем прямо на рабочее место. Знал он, видать, свою вину и боялся ареста, а потому с торопливой неловкостью ткнул свой ТТ, чуть ли не к животу и выстрелил. Никто не ждал от него такого, да и врач на вскрытии изумленно присвистнул — больно хитро прошла пуля — рикошетом от ребра через печень — и в сердце — нарочно не подгадаешь.

Осталась Виктория с бабой Нюсей, мучаясь подолгу больными ногами, начавшим отекать и пухнуть, и растя сына, с каждым годом все больше ее радовавшего.

В школе мальчик уже с первого класса получил ответственный пост дежурного по порядку, а вступив в пионеры — возглавил тимуровское движение, взявшее под опеку инвалидов и стариков городка. На Козловского Лешку все дивились — как с картинки в «Пионерской правде» — не соврет, не напакостит, рассуждает как взрослый и так и крутится с малолетства, чтобы копейку в дом принести — то в очередь за мукой вместо соседок пишется, то на Пасху куличи старухам в церковь святить носит, а уж дров-то за полтинник наколоть — это Козловский тут как тут, едва топор в руках держать стал. Ну просто отрада для матери! А уж отнюдь не тихоня. И на соревнованиях побегать горазд, и в тайгу в дальний поход сходить, а лет с тринадцати — на лесосплаве поработать. При этом к самогону и водке не притрагивался, на драки кровавые поселковые не ходил, да и друзей придерживал. Вот только одно подкачало не вышел Лешка Козловский голосом! Вернее, конечно, слухом, потому что голос имел громкий и желание петь — огромное. Трубы баском вовсю и всех сбивал, кто рядом в хоре стоял, пока его от этого занятия категорически не отстранили. И тогда Леша подался в танцы, хотя, не мальчишечье это, конечно, дело. Началось с «яблочка» на праздничном утреннике. Там-то все просто — ходи себе в матроске, притопывай, да руками вроде канат перебирай. А потом пошел гопак, да «бульба», да регулярные посещения хореографического кружка, руководимого весьма строгой поселенкой Анной Давыдовной, когда-то учившейся в Ленинграде и не отпускавшей Лешу Козловского из танцевального дела ни под какими предлогами.

А в 1957 году произошло два важных события в жизни Виктории умерла баба Нюся и Никита Хрущев разоблачил на XX съезде КПСС культ личности. Получив вскоре реабилитацию, Виктория решила вернуться в родные места, то есть в заново отстраиваемый и растущий город-герой теперь уже Волгоград. Убрала могилки бабы Нюси и Коли, заколотила домик, поручив огород соседям, подхватила Лешу и отбыла.

…Родного города Виктория не узнала, ни знакомых, ни родни не отыскала, не нашла и следа Остапа, не считая выданной ей в военкомате справки, что некий гражданин, инвалид труда Андрей Гульба героически погиб при защите дома Павлова. Непутевый брат Остапа.

Виктория устроилась в заводскую библиотеку Волгоградского алюминиевого