Как стать богом (СИ) - Востриков Михаил Страница 26

— Это грядка. С клубникой…

Сэнсей, кажется, не слушает его больше. Он быстро спрашивает:

— Его слуги — Шакьямуни и Майтрея. Кто он такой?

— Гражданин города Петербурга, страшный дурак Юрий Бандаленский! А слуги его — заметчики, потому что всё замечают.

СЮЖЕТ 14/4

Тут у родителя за пазухой верещит мобильник. Родитель его выхватывает, как Джеймс Бонд выхватывает свою «Беретту» из наплечной кобуры, а сам мечется из кресла вон, к двери, от людей подальше — вести свои дико секретные сверхделовые переговоры. Я отвлекаюсь на него, на характерную его позу: «Новый русский разговаривает по мобильному телефону» — аллегорическая фигура начала тысячелетия, сюжет для нового Родена…

А когда возвращаюсь к текущим событиям, то обнаруживаю, что игра в вечер вопросов и ответов прекращается, они играют теперь в «вечер поэзии»:

— … Дожди в машины так и хлещут, — читает мальчишка с упоением, — Деревья начало валить. Водители машин трепещут, как бы старух не задавить…

Сэнсей в ответ ему читает про кошку, которая «отчасти идет по дороге, отчасти по воздуху плавно летит». А мальчишка ему отбарабанивает считалку:

«Жили-были три китайца: Як, Як-Цидрак, Як-Цидрак-Цидрак-Цидрони. Жили были три китайки: Цыпа, Цыпа-Дрипа, Цыпа-Дрипа-Лимпомпони. Поженился Як на Цыпе, Як-Цид-рак на Цыпе-Дрипе, Як-Цидрак-Цидрак-Цидрони на Цыпе-Дрипе-Лимпомпони…»

А Сэнсей с наслаждением преподносит ему свое любимое:

— При-ки-бе-ке-жа-ка-ли-ки в и-ки-збу-ку де-ке-ти-ки, В то-ко-ро-ко-пя-кях зо-ко-ву-кут о-ко-тца-ка: "Тя-кя-тя-кя, тя-кя-тя-кя, на-ка-ши-ки се-ке-ти-ки При-ки-та-ка-щи-ки-ли-ки ме-ке-ртве-ке-ца-ка…

Мальчишка сдаётся и спрашивает:

«Что это такое?»

«А вы сами догадайтесь», — предлагает Сэнсей. (Спицы так у него и мелькают, пыльно-серая коса вязания свисает аж до самого пола.)

Мальчишка несколько секунд думает, сосредоточенно шевеля губами, а потом, вдруг, весь сияет, как именинник:

«Прибежали в избу дети!..»

— Молодца! — гаркает Сэнсей и поднимается, обеими руками бросивши вязание на стол, — Всё! На сегодня — всё.

— Э-э-э… — оборачивается он к элегантному родителю, и тот немедленно выскакивает из кресла. — Оставьте адрес… — говорит ему Сэнсей, — Впрочем, зачем? Я знаю Ваш адрес… Письменное заключение я пришлю по е-мейлу. Предварительное, разумеется. Следующий сеанс — через пять дней, во вторник, в то же время. И проследите, чтобы мальчик все это время ничего не читал. Любые игры, телевизор, кино, музыка, но — ни единой книжки, пожалуйста. До свидания, сударь. До свидания, Алик. Роберт, будьте добры…

Мальчик подаёт папочке ручку, и я веду их обоих к решетке. Конопатый брахицефал с жутким шрамом на шее, как будто ему пришили новую голову, уже тут как тут — громоздится посреди лестничной площадки, отсвечивая черным и рыжим. Мальчик вдруг говорит:

— Эраст Бонифатьевич, а можно мы сейчас заедем в зоомагазин?

Видимо, я непроизвольно зыркаю по сторонам в поисках этого Эраста Бонифатьевича (какой еще Эраст Бонифатьевич? откуда взялся?), и, видимо, серый-элегантный замечает мое недоумение. Он усмехается кончиками губ (вылитая гюрза!) и произносит снисходительно:

— Вы заблуждались, Роберт Валентинович! Я вовсе не Аликов папа…

И сейчас же Алику:

— Конечно, конечно. Куда захочешь, душа моя…

И снова мне:

— Ин локо парентис, всего-навсего. Ин локо парентис!

Я это кушаю со всей доступной мне покорностью и отпираю решетку, стараясь как можно тише лязгать ключами. В конце-то концов, какая мне разница: папаня он джентльменистому пациенту или всего лишь заменитель? Главное — сумма прописью. Впрочем, я прекрасно понимаю, что и сумма прописью — это еще далеко не главное.

СЮЖЕТ 14/5

Когда я возвращаюсь, Сэнсей сидит на своем месте, прямой, как дипломат на приеме, и заканчивает вязанье.

— Ну? — говорит он мне нетерпеливо, — Какие впечатления?

— Это, оказывается, вовсе не отец его… — начинаю было я, но тут же решительно прерван.

— Знаю, знаю! Я не об этом. Как Вам мальчишка?

— Забавный, по-моему, мальчишка, — говорю я осторожно.

— Забавный⁈ И это все, что Вы находите мне сказать?

— Почти.

— Что — «почти»?

— Почти все, — говорю я, уже горько сожалея, что вообще ввязался в этот разговор. Ясно, что Сэнсей воспламенен, а в этом случае лучше держаться от него подальше. Чтобы не опалить крылышки.

— Вы заметили: я спросил его, кто такой Будда…

— Да, и он ответил, что это «такая палочка».

— А Вы знаете, какой ответ корректный? «Палочка для подтирания зада». Знаменитый ответ Юнь-мэня в коане из «Мумокан»…

— По-русски, если можно, пожалуйста.

— Неважно, неважно… «Что такое Будда?» — «Палочка для подтирания зада». «Что такое чистое тело Дхармы?» — «Клумба пионов»… — А он сказал: «Грядка с клубникой»… — По-вашему, все это забавно?

— Я неточно выразился. Это не забавно, это — странно.

— Почему странно?

— Я не верю в телепатию, Сэнсей.

— При чем здесь телепатия? Какая, в задницу, телепатия! Вы ничего не поняли. Он говорил мне то, что я хотел услышать! В меру своих сил, разумеется.

— Да, Сэнсей, — говорю я покорно.

— Что — «да»?

— Он говорил то, что Вы хотели от него услышать. Не понимаю только, чем это отличается от телепатии. В данном конкретном случае.

Сенсей не отвечает. Швыряет спицы в стол, поднимается, высоко поднимает убогое свое вязанье и стремительно, как молодой, двигается вон из кабинета, и пыльный серый хвост взвивается, словно странная языческая хоругвь, следуя за ним.

— Обедать! — гаркает он уже из коридора, — Мы сегодня заслужили хороший обед, черт их всех побери и со всеми концами!

Сцена 15. Обед с Сэнсеем

СЮЖЕТ 15/1

Я жарю ему любимое: казенные «бифштексы из мяса молодых бычков». С макаронами. И с корейской морковкой на закуску. И соевый соус грею. И ставлю на стол томатный сок с солью и перцем. Все это время он сидит на своем месте — в уголке дивана у окна и смотрит сквозь меня, делая бессмысленные гримасы, похожий не то на академика Павлова, не то на пожилого шимпанзе, а может быть, сразу на них обоих.

Чтобы отвлечь (и развлечь) его, я рассказываю анекдот про кавказца перед клеткой гориллы-самца («Гурген, это ты?»). Он хихикает и вдруг приказывает подать водки. Я, потрясенный (белый день на дворе, впереди еще часов шесть работы…), молча выставляю бутылку «Петрозаводской» и любимую его стопочку с серебряным дном.

— «Кровавую Мэри»! — провозглашает он, — Сегодня мы с Вами заслужили «Кровавую Мэри». Будете?

— Нет, спасибо, — говорю я.

— Зря. Нет ничего лучше, как посреди трудового дня, наплевав на все правила и установления, выпить кровавым потом заработанную стопку «Кровавой Мэри»!

Я помалкиваю, смотрю, как он творит свой любимый коктейль в два слоя («выпивка-закуска») и слушаю рассказ о могучей дискуссии, которая давеча разразилась в Интернете: делать «Мэри» в два слоя или же, напротив, размешивать; как стороны в течение недели обменивались мнениями, случаями из жизни и цитатами из классиков; и как (по очкам) победили сторонники смешивания.

— Вот, Вам классический пример, Робби, когда тупое, грубое, невежественное большинство одерживает незаслуженную победу над врожденной интеллигентностью и хорошим вкусом!

Он выпивает с наслаждением, сощурившись облизывается, и цепляет вилкой пучок морковных стружек.

СЮЖЕТ 15/2

— Мальчишке, может быть, понадобится опекун, — объявляет он без всякого перехода, — Ваше мнение?

У меня нет мнения. Я не совсем понимаю, почему, собственно, мальчишка вызывает такие восторги. Ну, начитанный мальчик. Ну, даже телепат. Да, ради Бога. Что мы здесь — телепатов не видали, в этом доме?

— Маришку? — спрашиваю я наугад.

Он только глядит на меня укоризненно, и я тут же затыкаюсь. Потому что у нее четверо собственных детей и еще совершенно беспомощный муж — по прозвищу Недоеда. («Недоеденный паук», — намек на обыкновение некоторых членистоногих дам поедать своих самцов сразу после или даже во время интимных игр. Недоеда — у нее второй муж. А первый не съеден, как мы все сначала полагаем: в незапамятные времена он прямо по анекдоту — уходит от нее, но не к другой женщине, а к другому мужчине.)