Даниэль Дефо - Жуткие приключения Робинзона Крузо, человека-оборотня Страница 27

До чего же полна превратностей наша жизнь! Теперь я дрожал при одной мысли о том, что могу увидеть человека, что на остров может высадиться еще кто-то, и даже вид отпечатка человеческой ноги повергал меня в трепет.

Однажды утром, лежа в гамаке и напряженно думая о той опасности, которая грозила бы мне при появлении дикарей, я почувствовал, до какой степени эти мысли нарушают мой внутренний покой. При этом мне вспомнились слова Священного Писания: «Призови Меня в день скорби; я избавлю тебя, и ты прославишь Меня».[16]

После этого, поднявшись с постели, я не только почувствовал, что мое сердце успокоилось, но и что мне хочется сотворить молитву. Помолившись, я взял Библию, а открыв ее, первым делом прочел слова: «Господь — крепость моя и щит мой; на Него уповало сердце мое, и Он помог мне, и возрадовалось сердце мое; и я прославлю Его песнью моею».[17] Невозможно передать, какое облегчение я испытал. Преисполненный благодарности, я отложил книгу, и печаль мою как рукой сняло, по крайней мере, по этому поводу.

В самый разгар моих страхов, когда я терзался неизвестностью, мне пришло в голову, что все это может оказаться плодом моего разыгравшегося воображения. Возможно, этот след оставил я сам, а может быть, это был след зверя, причудливо размытый прибоем. Это также слегка успокоило меня, и я принялся убеждать себя, что все так и было, что я увидел всего лишь свой собственный след.

Итак, я приободрился и вновь начал выходить за пределы ограды, поскольку трое суток безвылазно просидел в своей крепости и уже испытывал недостаток в еде. Дома у меня имелись только ячменные лепешки да вода. Кроме того, нужно было подоить коз, что я обыкновенно делал каждый вечер, и я знал, что несчастные животные страдают, оставаясь недоенными. Разумеется, для некоторых из них это не прошло даром, и они перестали давать молоко.

Но после того как я в течение двух или трех дней не увидел ничего подозрительного, я осмелел и начал думать, что сам насочинял себе страхов, а чтобы окончательно избавиться от каких бы то ни было сомнений, я решил вновь сходить на тот берег и сличить тот след с отпечатком моей ноги. Под действием ветра он стал менее четким, но все еще был заметен, так как был оставлен на влажном песке.

Во-первых, я осознал, что след никак не мог быть моим, поскольку прежде я никогда не бывал на этой части побережья. Во-вторых, сопоставив его с собственной ступней, я убедился, что она значительно короче и уже. Кроме того, след был весьма специфическим, например, рядом с каждым пальцем виднелись маленькие углубления, похожие на те, которые оставляли когти зверя, но этот след никак не мог быть отпечатком его лапы. Была еще одна странность, которую мне сложно описать, но складывалось впечатление, что тот, кому принадлежал этот след, носил тонкие шелковые чулки, которые заметно натягивались между его растопыренными пальцами.

Все это дало новую пищу моему воображению, и вновь меня обуял панический страх. Я дрожал, словно в лихорадке, и помчался домой в полном убеждении, что на моем острове недавно побывали люди, по крайней мере, один человек, или что остров обитаем и что в любую минуту я могу подвергнуться нападению. И я не знал, как защитить себя от опасности.

К каким только нелепым решениям мы не приходим под влиянием страха! Страх отнимает у нас способность распоряжаться теми средствами, к каким нам предлагает прибегнуть разум. Первой моей мыслью было снести изгороди всех загонов и перегнать весь мой скот в лес, чтобы враг не обнаружил его и не зачастил на остров за столь легкой добычей. Затем мне пришло в голову, что надо перекопать оба поля, чтобы они не стали дополнительной приманкой. Наконец, нужно было разрушить мою летнюю резиденцию и убрать из нее палатку, чтобы никто не смог обнаружить каких-либо признаков присутствия на острове человека и не поддался желанию отыскать его.

Этот план сложился у меня в первый вечер по возвращении домой, когда под непосредственным впечатлением от новых открытий моя душа томилась дурными предчувствиями. Ибо страх перед неведомой опасностью всегда в десять тысяч раз превышает страх перед опасностью явной.

Из-за охватившего меня великого смятения я не смыкал глаз всю ночь и заснул только под утро. Несмотря на усталость и душевную опустошенность, к своему удивлению, я проснулся, чувствуя себя гораздо лучше, чем прежде. И вот я стал размышлять и пришел к следующим умозаключениям. Мой остров, богатый растительностью и лежащий недалеко от материка, был не до такой степени заброшен людьми, как я воображал до сих пор, и хотя постоянных жителей на нем не было, вполне могло статься, что иногда к нему приставали пироги, прибывавшие с материка.

К этому времени я провел на острове пятнадцать лет и ни разу не сталкивался даже с малейшими признаками присутствия на нем людей. А если бы они когда-нибудь и добрались до него, то, весьма вероятно, быстро покинули, убедившись, что на нем нет ничего, что могло бы их заинтересовать.

Следовательно, самая большая опасность, какая мне угрожала, заключалась в возможности высадки на остров людей с материка, которые были рады как можно скорее убраться отсюда, проведя на острове максимум одну ночь в ожидании отлива и рассвета. Мне оставалось лишь подумать о каком-то надежном убежище на случай, если я вдруг увижу, что на остров высаживаются дикари.

Теперь я начал жалеть о том, что отрыл себе такую большую пещеру и сделал из нее выход вне пределов упиравшейся в обрыв ограды. И вот, пораскинув мозгами, я решил обнести мой дом еще одним валом, тоже в виде полукруга, на некотором расстоянии от прежней стены, там, где лет двенадцать назад я вбил в землю двойной ряд кольев, о чем упоминалось ранее. Колья были вбиты настолько близко друг к другу, что мне оставалось забить между ними всего несколько штук, чтобы сделать стену еще более толстой и прочной, так что работа над этим укреплением не должна была занять много времени.

Теперь мою крепость окружали два ряда оборонительных валов. Наружную стену я укрепил поленьями, старыми канатами, всем, что было под рукой, и проделал в ней семь отверстий, маленьких, но достаточных для того, чтобы в них можно было просунуть руку. Изнутри я укрепил стену, доведя ее высоту до десяти футов, постепенно подсыпая ее землей, извлеченной из пещеры, и тщательно утрамбовывая этот грунт. Семь отверстий должны были служить бойницами, в которые я задумал установить мушкеты, соорудив для них подставки наподобие пушечных лафетов. В итоге я получал возможность произвести семь выстрелов в течение двух минут. На постройку этого оборонительного вала ушло много месяцев тяжкого труда, и я почувствовал себя в безопасности только тогда, когда строительство завершилось.

Когда дело было сделано, я сплошь засадил побегами похожих на иву деревьев довольно обширную территорию на некотором расстоянии от внешнего вала. Всего, думаю, я посадил тысяч двадцать саженцев, получив при этом возможность видеть врагов, если бы они вздумали приблизиться к внешнему валу, тогда как они не могли бы укрыться за маленькими деревцами.

Стыдно сказать, но в течение этих месяцев я предоставил зверю неограниченную свободу и не пытался смотреть через закопченные линзы или каким-то образом влиять на его природу. Я верил, что вой и вопли зверя разносятся на много миль и что, услышав их, дикари не испытают особого желания высаживаться на моем острове.

Благодаря всем этим занятиям я совершенно перестал думать об обнаруженном мной отпечатке человеческой ноги. Ведь до сих пор я ни разу не видел, чтобы к острову приблизился хотя бы один человек. Я уже прожил в тревоге два года, что по-настоящему омрачало мое существование. Всякий, кому известно, каково это — жить, испытывая постоянный страх, поймет меня. И, должен с прискорбием отметить, что то смятение, в котором пребывал мой ум, сильно отразилось на религиозной составляющей моих размышлений. Страх стать добычей дикарей и каннибалов до такой степени угнетал меня, что я редко испытывал настроение, подходящее для обращения к моему Создателю, по крайней мере, у меня не было необходимого для этого спокойствия и внутреннего смирения. Скорее, я молился Богу как человек, попавший в большую беду, охваченный смятением, со всех сторон окруженный опасностями и каждую ночь ожидающий, что еще до рассвета он будет убит и съеден.

Жуткий храм, мои планы, мое здравомыслие

Но возвращаюсь к своему повествованию.

Я обошел почти весь остров, ища себе другое укромное местечко, и однажды я забрел ближе к западной оконечности острова, чем когда бы то ни было. Когда я взглянул на море, мне показалось, что на горизонте — лодка. В матросских сундучках, спасенных мной с нашего корабля, были подзорные трубы, но сейчас я не захватил с собой ни одну. Из-за очень большого расстояния я не мог разобрать, действительно ли там находится лодка, хотя изо всех сил напрягал зрение. Не знаю, была там лодка или нет, но, спустившись с холма, я уже ничего не увидел, однако решил, что впредь буду всегда носить в кармане подзорную трубу.