Поцелуй небес - Людмила Григорьевна Бояджиева Страница 27

— Ну чего окаменела, Женька, бежим! Он же с утра бухой!

И тут же пьяный хриповатый голос:

— Нет, ты погоди, цаца! Нечего нос воротить. Посиди со мной, помилуемся, может понравлюсь? Гляди, бицепс какой!

— Отпусти, отпусти сейчас же, гад! Кричать буду! — с дрожью в голосе пригрозила девушка.

— А ты кричи, вырваться попробуй! Что, слабо? Ну-ка обними меня, кралечка!

Леша ринулся на шум, схватил здоровяка за плечи, развернул к себе лицом и двинул прямым апперкотом в челюсть. Тот упал, но подскочили еще трое.

— Откуда ты взялся, падла? В больницу захотел? А ну вали!

Не зря Алексей, оказывается, на манеже вкалывал — раскидал их в два счета. Парни разбежались, не разобравшись в темноте, что имели дело с одиночкой. А он уже сидел на траве, обхватив руками голову, стиснув зубы от пронзительной боли, проваливаясь в звенящую черноту.

— Что с тобой? — его трясла за плечи девушка. — Что они сделали? Где болит? — Опустившись рядом на колени, всматривалась в лицо Алексея.

— Ничего… Погоди… Сейчас… — он медленно приходил в себя. Больницу городскую знаешь? Отвези, будь добра. Возьми такси, деньги у меня в кармане.

— Какое такси! Сиди не двигайся, я сейчас приведу патруль!

— Постой… Не уходи. Побудь тут минуточку… — Леша открыл глаза пытаясь рассмотреть девушку. Но ничего не увидел. Фонари выключили. В холодном свете неполной луны голубело испуганное лицо. Той ночью Алексей в больницу не попал. Минут через десять ему стало легче, только голова кружилась и сильно тошнило. С помощью девушки он добрался до ее дома и после никак не мог поверить, что был этот дом метрах в ста всего от сквера — таким долгим и трудным показалось ему путешествие…

Утром в семье полковника Дорогова уже все знали о вчерашнем происшествии. Михаил Алексеевич позвонил в больницу, «Скорая» прибыла с носилками, забирать сбежавшего тяжелого пациента. Но Леша спустился в машину сам. Однажды, открыв глаза в больничной палате он увидел перед собой что-то светлое, золотисто-туманное, в ореоле солнечных лучей.

— Женя! — представилась девушка. — Это ты меня спас. Вот — я пирожки с яблоками сама утром испекла. Еще теплые. И опять он не разглядел ее. Понял это, когда она уже ушла. Осталось лишь ощущение чего-то чудесного, что еще предстоит долго разглядывать.

Женя приходила каждый день. После драки Алексея опять заковали в лубок и велели соблюдать постельный режим, а когда вновь разрешили гулять, дали строгое наставление: никаких нагрузок, никаких резких движений.

— Боже тебя упаси башкой дергать, кулаками махать. И держись подальше от танцплощадки! — внушал ему доктор. Они бродили с Женей по городу, по расцвеченному осенними красками парку. Женя читала стихи Ахматовой, Блока, Гумилева и для Алексея открывался неведомый ему раньше мир. Ему стало вдруг ясно, что все то чудесное, что возникало в блеске прожекторов на манеже вся магия циркового волшебства, соприкасающегося с понятиям самого высокого порядка — с Красотой, Отвагой, Преданностью — все сосредоточилось в тоненькой девушке, такой неземной, хрупкой, возвышенной, что даже стоять рядом с ней было не проще, чем крутить сальто. Так радостно прыгало сердце и голова шла кругом от пьянящего куража. Он поцеловал ее, когда выпал первый снег. В каждую растаявшую снежинку на прохладных, мятой отдающих щеках, на длинных медных ресницах, на губах — теплых и податливых. Потом спрятал лицо в ее ладонях, в деревенских, из козьего пуха варежках, пахнущих детством. Он рассказал Жене о вскормившей его козе Розке с зелеными, ведьмачьими глазами.

— Я благодарна твоей козе, — прошептала он, — и даже, не смейся, этой глупой Радже… Она же не нарочно тебя скинула — судьба велела.

— Выходит, мы были обречены встретиться с тобой. Встретиться и полюбить.

— Да, на всю жизнь! — сверкнула Евгения огромными, полными счастливых слез глазами.

Однажды вечером, мучительно, как всегда, расставаясь с Женей, Алексей спросил:

— А замуж за меня пойдешь? Он мечтал забрать ее с собой к Караевы. Он не представлял, что будет делать в цирке Евгения с ее знанием французского и немецких языков, которые она учила в институте. Но был уверен — все устроится, главное — не расставаться. Она выдохнула:

— Пойду.

В семье Дороговых стали готовиться к свадьбе. Но планы для молодых строили свои, основательные, с цирком не связанные. Поначалу устроится Алексей инструктором в ДОСААФ. Если уж с коня он попадает в яблочко в девяти случаях из десяти, то на стрельбище покажет себя как нельзя лучше. А там Евгения закончит институт иностранных языков, и, даст бог, получит направление за границу, где свои люди помогут и мужу устоится. Жене многие завидовали: отхватила не местного, хотя в красавицах и в модницах никогда не числилась. А вот повезло девке! Солнечногорская шпана кандидаты на тюремные нары, пьянь, да рвань. А этот все же артист.

— Малоимущий жених у тебя — ни кола, ни двора. В цирке они, конечно, здорово зашибают. Но теперь-то какой ему цирк? Здесь пристраиваться надо и смотреть получше, что бы не увели, — наставляла Евгению опытная подруга Светланка, та самая, что тогда сбежала из скверика, оставив Женьку одну. И теперь считала себя причастной к знакомству подруги с Алексеем — как бы сосватала.

— А в общем, повезло тебе, милая. Хоть и пустые карманы у твоего «джигита», зато внешность!.. Да и вообще… — она подмигнула, — все в большом порядке. Женя поспешила сменить тему.

Не хотелось ей признаваться Ланке, что, хоть и стояли они уже в очереди на бракосочетание, не притронулся к ней жених, не воспользовался даже двухдневным отсутствие родителей, отмечавших Новый год в санатории «Загорские дали». Мать сумела внушить Евгении, что ничего хорошего по-воровски не делается, все должно быть по закону и вовремя. И если сказано «первая брачная ночь», то это ночь после заключения брака и не иначе. Поэтому потянула Евгения жениха в новогоднюю ночь гулять — к елке в лесопарке, что сверкала разноцветными гирляндами в полном одиночестве. Сидели на мерзлой скамейке, тесно прижавшись. Женя грела руки в карманах алексеевского бараньего тулупа и почти дремала, уткнувшись носом в его шарф.

— Вот сидим мы тут — они одинешеньки в целом свете — самые родные, самые нужные, — бормотала Евгения.

— При этом ты даже моей фамилии настоящей не знаешь, — сказал Алексей. — Записали меня Козловским в честь знаменитого