Как стать богом - Михаил Востриков Страница 29

— Здравствуйте! — ясным голоском (как учили) провозглашает малоразмерный джентльмен, а родитель его издал что-то вроде «рад видеть…», но тут же прерывается свирепо-величественным жестом, как бы выметающим его из поля зрения, а я уже тут как тут — подхватываю под элегантный локоток, нежно, но с твердостью направляю в кресло, усаживаю, делаю глазами «тихо! помалкивайте, please!» и бесшумно проскальзываю на свое место, так, что джентльменистый малец остаётся посреди кабинета один.

Ему сразу же делается страшно и неудобно, даже вихор на темечке встопорщивается, он заводит за спину крепко сжатые кулачки и совсем не по-джентльменски почесывает их один о другой. Сэнсей осторожно садится и делает ладони домиком, как дяденька на плакате «Наш дом — Россия». Вдохновение приближается. Глаза у Сэнсея делаются ореховыми, а голос низким — теплым и мягким, словно драгоценный мех.

— Как Вас зовут, молодой человек?

— Алик.

— Оч-хор, Алик. Замечательно. Подходите, садитесь. Кресло мягкое, удобное… Вот так, превосходно, устраивайтесь, как Вам удобнее. Меня зовут Стэн Аркадьевич. Можно по-американски — просто Стэн. Сейчас мы будем с Вами играть в одну полезную игру. Я буду задавать вопросы, а Вы будете на них отвечать. Понятно?

— А зачем?

— Алик, вопросы задаю только я. А Вы только отвечаете. Отвечаете все, что Вам захочется, но — обязательно. Договорились?

— А если непонятно?

— Алик, вопросы задаю только я. Больше никто. Отвечать можно все, что захочется — понятно вам или непонятно, это совершенно несущественно. Главное, чтобы на каждый мой вопрос получился бы Ваш ответ. Начнем?

— Да.

СЮЖЕТ 13/5

Сеанс начинается. Сэнсей откидывается на спинку кресла и спрашивает (небрежно, без всякого нажима):

— Где храбрец?

— Его будут в печку сажать, — немедленно откликается Алик и радостно улыбается, ужасно довольный, что у него так быстро и ловко получается. Я давно уже привык к странным вопросам. И к странным ответам я привык тоже, но это, видимо, случай, неожиданный даже для Сэнсея. Он молчит, разглядывая радостного Алика со странным выражением: то ли ему сделалось вдруг интересно, то ли он вообще ошеломлен.

— А где трус? — спрашивает он, наконец, с недоверием в голосе.

— Побёг всех закладывать!

Сэнсей молчит и осведомляется вкрадчиво:

— Джека Лондона почитываем?

— А кто это?

Но, Сэнсей не задерживается на Джеке Лондоне (рассказ «Зуб кашалота» в переводе Клягиной-Кондратьевой).

— Кто скачет, кто мчится под хладною мглой? — спрашивает он требовательно.

— Рыцарь.

— Какой рыцарь?

— Железный. Блескучий. С копьем.

— А как он скачет?

— Во всю ивановскую! — радостно выпаливает находчивый юный джентльмен.

Я слушаю их вполуха, а сам смотрю на элегантного родителя и только диву даюсь поразительному его равнодушию к происходящему. Поначалу он, надо сказать, заинтересовывается: глазки блестят, сидит он пряменько и, полуоткрыв змеиный рот, с любопытством переводит взор свой с Сэнсея на мальчишку и обратно, явно пытаясь понять, что происходит, — обычная реакция свежего человека на наши экзерсисы. Но потом, довольно скоро, отчаивается что-либо понять, скучнеет, тускнеет, откидывается в креслах и принимается задумчиво играть со своей зловещей указкой, — ловко, виртуозно, неуловимо для глаза то отправляя ее в небытие, то снова возвращая из ниоткуда, словно это у него волшебная палочка.

Странный, однако, родитель. Хотя, видим мы, бывает, и не таких, конечно…

Сцена 14. Сеанс с сыном Аятоллы

СЮЖЕТ 14/1

— Что сделала эта кошка?

— Она съела тигра.

— А что сказала кошка?

— Я победила тигра! Я съела тигра!

— Откуда взялся тигр?

— Он там был. Светлогорящий.

— Тигр, о… тигр светлогорящий в глубине полночной чащи? Этот?

— Нет. А тот, который любит все.

— Не тигр, а Тигра?

— Да! Я победила Тигру! Я съела Тигру!

Сэнсей уже вяжет — щелкает спицами, высоко поднимает руки, продергивая нити, но глядит он только на мальчишку и не видит он сейчас никого и ничего, кроме мальчишки. И не слышит. И не замечает. Можно, например, уронить на пол компьютер или запустить на полную мощь «Полет валькирий», или, скажем, подраться с родителем — Сэнсей ничего этого не заметит, только голос повысит, да задерёт до потолка свои голые брови.

Вообще-то я все понимаю: вопросы — это серьезно. В конце концов, с вопросов начинается все-все-все в этой жизни. Например, вся наука. Это любой дурак знает. Даже последний дурак знает, что правильно поставленный вопрос содержит в себе половину ответа.

Не будем спорить о цифрах, половину — вряд ли и далеко не всегда, но заметную долю, да, несомненно, содержит. Однако сэнсей-то не ставит ПРАВИЛЬНЫХ вопросов! Правильно поставленные вопросы его совершенно не интересуют. Было время, когда я часами сидел, уставясь в стену, и перебирая в памяти какой-нибудь сеанс, мучительно пытался уловить стратегию, или хотя бы тактику, или хотя бы мимолетный смысл в этой череде вполне бессвязных фраз с вопросительной интонацией. И не находил ничего…

— У папы черные глаза, у мамы черные глаза, а у сына — серые. Верите, что такое может быть?

— Верю. (Они уже играют в «веришь-не веришь».)

— А что у папы серые глаза, у мамы серые глаза, а у сына черные, верите?

— Не-а. Не верю.

— Правильно, не верите. А что кузнечик слышит ногами, верите?

— Верю.

— А что есть такие утверждения, что их нельзя ни доказать, ни опровергнуть, — верите?

— Верю!

— Умница. А пример привести можете?

— Могу. «Бог создал все». Ничего не докажешь.

— Хм… А что Бог существует, верите?

— Верю.

— А я вот — нет…

СЮЖЕТ 14/2

A propos: я СОВЕРШЕННО не помню тех вопросов, которые задавал он мне двадцать лет назад, когда мама привела меня к нему на тестирование. У меня абсолютная память (бывает абсолютный слух, а у меня абсолютная память). Я помню все. Помню, что сеансов было четыре. Помню, как была одета мама во время каждого из этих сеансов, и тогдашний коричневый шлафрок Сэнсея (с пятном от мороженого на левом обшлаге) тоже помню прекрасно. Даты помню, и соответствующие дни недели помню, и погоду помню температуру воздуха, атмосферное давление, скорость ветра. А вот вопросов не