Колдун (СИ) - Вэрди Кай Страница 38

— Николай Егорыч, а тот бой, четыре дня назад…

— Пять дней, Миша. Пять, — поправил его Черных.

— Как пять? — изумился Мишка. — Я в госпитале три дня… Очнулся ночью, после боя… — растерянно произнес он.

— Бой продолжался всю ночь, и почти весь следующий день непрерывно, — покачал головой Черных. — Тебя когда накрыло?

— Во время авианалета… — проговорил Мишка, усиленно соображая и пытаясь разложить по полочкам то, что он помнил. А вот помнил он очень мало… — Я увидел, что на нас бомба летит. Крикнул Димке, чтобы он лег, но… Николай Егорыч, нет больше Димки… Мы с Арсеном и еще одним солдатом, Гриней, похоронили его. Там, на берегу реки, под дубом, — глаза у Мишки налились слезами, и он зло смахнул выступившие слезы забинтованной рукой. — Мне адрес надо. Я Димке поклялся, что матери его напишу.

— Напишешь. Фамилию мне потом скажешь, я дам адрес. Знаешь его фамилию? — Мишка кивнул. — А авианалет когда был? Какой по счету?

У Мишки расширились глаза от удивления.

— А сколько их было?

— Восемь. Первый раз еще в начале боя. Тогда разбомбили расположение. Поле боя бомбили мало, видимо, своих зацепить боялись. А потом еще семь раз, — ответил Черных.

— Мне еще тогда странным показалось… когда по лесу шел, — нахмурился Мишка. — Ведь не могли не видеть, что немцы наступают! Почему их сразу не накрыли? Они ведь без танков шли… Танки сзади были, я видел! — разгорячившийся Мишка приподнялся на локте и сел. — Их можно было сразу накрыть из артиллерии, из минометов… Они бы даже не дошли! Атака была такая… странная… — Мишка подбирал слова, хмуря брови и старательно воскресая в памяти то, что он видел.

— Нет, Миша, — печально покачал головой Черных. — Нельзя было использовать ни артиллерию, ни танки. Они перед собой людей выставили. Женщин, стариков… А между собой детей поставили. Мы время потеряли, пока думали, что нам делать.

— А люди… спасли их? — Мишке очень хотелось верить, что та жертва была не напрасной.

— И да, и нет, — вздохнул капитан. — Добежали многие, и почти все они были ранены. Но очень много людей погибло при бомбардировке. Видимо, на то и был расчет. В тыл вывезли всего человек двести… Остальные погибли.

— А что было дальше?

— Дальше… Мы потеряли две линии обороны из четырех. Фрицы готовили здесь прорыв. И они бы обязательно прорвались, если бы не те документы, которые ты принес. Мы уже не могли обороняться — и нечем уже было, и некем. Немцы прорвали еще одну линию обороны. Держались мы из последних сил, на честном слове. Было понятно, что и последнюю линию мы удержать не сможем. Тогда майор Федотов вместе со своим адъютантом, взяв противотанковые гранаты, повел оставшихся людей в бой. Он смог подбить немецкий танк. Повредил ему трансмиссию. Немцы не успели задраить люк изнутри, и весь экипаж танка был расстрелян. Они забрались в танк, повернули башню и устроили из него огневую точку. Федотов смог подбить шесть немецких танков, и в течении пяти часов сдерживал натиск немцев, защищая последнюю батарею, — Черных потер пальцами лоб. — Вокруг этого танка образовалась огневая точка. Ему подносили боеприпасы, четыре пулемета защищали подходы к танку. Все они были уничтожены. Немцы смогли все-таки добраться до Федотова и забросить внутрь гранату. И Федотов, и его адъютант погибли. Но они дали время подойти подкреплению. Запасной полк под командованием полковника Егорова прибыл, когда немцы уже практически ворвались в расположение. Но свежие силы сделали свое дело. Снова закипел утихавший было бой. Но теперь уже перевес сил был на нашей стороне. И немцы начали отступать. Окончательный перелом боя произошел уже под утро, с рассветом. Теперь уже отступали немцы. Егоров захватил их расположение и перешел в контратаку. Одновременно с ним фрицев стали теснить и соседи с запада. К пяти часам вечера они драпали во все лопатки. Двумя армиями, действующими совместно, в ходе контратаки были освобождены города Ровно и Бердяйск. Западная армия и полк Егорова закрепились на освобожденных территориях, а мы зализываем раны и восстанавливаем потери. Когда вновь придем в боеспособное состояние, выступим на новое место дислокации, — капитан тяжело вздохнул, закончив рассказ. — Никто не ожидал от фрицев подобной подлянки. Но рассчитали они правильно, — хмыкнул Черных. — Никто из командиров не отдаст приказ стрелять по пленным…

— Твари… — из самого сердца вырвалось у Мишки. — Они за все заплатят…

— А ты как оказался на поле боя? С Федотовым пошел? — с интересом спросил его Черных. — Ты же в блиндаже был, когда я уехал.

Мишка рассказал, что с ним произошло.

— Очнулся я ночью… Не знаю, была канонада или нет — слуха совсем не было. Для меня стояла тишина… Абсолютная. Я ничего не слышал, кроме этого проклятого звона. Он меня с ума сведет… — поморщился Мишка и потер забинтованной рукой ухо. — Из окопа выбрался, и снова сознание потерял. Очнулся, когда уже сестричка вытаскивала. А дальше вы знаете…

— Получается, ты сутки пролежал присыпанный… — прикинул Черных. — Иначе ты бы видел битву. А раз никого не было…

— Мне бы быстрее ноги зажили, — поморщился Мишка. — И голова кружиться перестала…

— Выздоравливай, боец, — хлопнул его по руке Черных и поднялся. — Жду тебя с докладом о готовности вернуться в строй, — буквально прокричал он, возвышаясь над Мишкой.

— Есть, командир, — улыбнулся тот, с тоской провожая капитана взглядом.

Глава 16

Когда капитан ушел, Мишка глубоко задумался. Это что же получается? Он услышал мысли капитана? То есть, когда до него дотрагиваются, он слышит не голос человека, как он раньше думал, а мысли? Интересно, а его мысли тоже слышат? На ком бы попробовать? Неужели это последствия контузии?

Парень лежал и вспоминал все, что с ним случилось с того момента, как он очнулся. Димка… и те человеческие фигуры на поле боя… Получается, что они не были плодом его больного воображения, а он их и в самом деле видел? Хорошо же его по голове приложило…

Потом то, что он чувствовал… Усталость, радость, жалость… Он мельком удивлялся этим эмоциям, как будто чужим… Так получается, они и правда были чужими? И мину он увидел, почувствовал ее… С чего вдруг? Почему? Что это было? И что с этим теперь делать?

Ну, говорить кому-то о том, что он чувствует чужие эмоции и умеет читать, вернее, слышать чужие мысли, точно нельзя — без разговоров отправят в госпиталь, еще и эксперименты над ним ставить начнут. А он им не собачка Павлова, по лампочке есть не хочет. Значит, надо молчать и тщательно скрывать то, что он умеет. Хорошо бы оно само прошло так же, как и появилось… Не хочется Мишке этого всего, ой как не хочется… Как бы от этого избавиться? Может, когда он начнет нормально слышать, оно само исчезнет? Он когда-то слышал, что слепые видят руками. Может, и тут так работает? Вот не слышит он, так вот ему вот такая замена вместо слуха? Ну… тоже ведь руками, разве нет? И получается, что, когда слух вернется, ему уже не нужно будет вот это вот все, и оно само исчезнет?

Вот интересно, а если к нему не будут прикасаться, он не будет это все чувствовать и слышать? Вроде нет. Мишка попытался вспомнить, чувствовал ли он что-нибудь, когда до него не дотрагивались? Получалось, что нет… Хотя… он ведь и когда дотрагивались воспринимал все как норму и принимал чужие эмоции за свои, а мысли за голос. Может, и тут так же? Надо будет понаблюдать…

И Мишка наблюдал. И делал неутешительные выводы. По всему выходило, что слух к нему понемногу возвращался, а вот это — не только не исчезало, а как будто даже крепло с каждым днем, с каждым экспериментом… И ему это все очень не нравилось.

Нет, ну в самом деле! Ну разве может понравиться, когда ты протягиваешь руку для приветствия другу, а в тебя вливается затаенная грусть по потерянному названному брату, а перед глазами начинают мелькать картинки, свидетелем которых ты никогда не был… И Мишка начинал уже теряться в воспоминаниях, с трудом различая, где его, личные, воспоминания, а где чужие. Он словно превратился в сосуд, в который вливалось все, что было пережито другими.