Колдун 2 (СИ) - Вэрди Кай Страница 39

— Что вы ищете? — наконец не выдержала она.

— А? Ищу? — оглянулся на нее Петр. — Да… Ищу. Сына. Он в лагере был, в Освенциме… Вы не знаете, куда детей из лагеря дели? — без особой надежды пробормотал он, подходя к прилавку.

— Ох… — прикрыла рот рукой женщина, глаза которой мгновенно налились слезами при упоминании страшного места. — Маленький? Или взрослый?

— Маленький… Три года ему было, когда сюда попал, — задумчиво ответил Петр.

— Еврей? — подозрительно оглядела его продавщица.

— Нет… — отрицательно покачал головой он.

— Да не выжили детки почти… Тех, кто выжил, в Краков отправили, по домам да по приютам, — принявшись нервно перекладывать товар на полках, наконец ответила продавщица на его вопрос.

— Жив он… — снова покачал головой Петр.

— Там монахини помогали… — опершись руками на прилавок, тихо проговорила она. — С Красного Креста. Тут недалеко есть костел Богоматери, а при нем небольшой монастырь. Туда сходите… Но вряд ли они вам помогут…

Петр, мгновенно вскинувшись, подробно расспросил, как добраться до этого костела и чуть не бегом ринулся туда.

В костеле священник указал ему, как пройти к монастырю, и вскоре мужчина барабанил что есть сил в закрытые ворота католического монастыря. Вышедшая на стук монахиня покачала головой:

— Матушки настоятельницы сейчас нет. Приходите завтра, возможно, она согласится с вами поговорить, — тихо ответила на его вопрос монахиня.

Поникнув, мужчина поплелся обратно. Едва пережив ночь, рано утром он вновь стучался в ворота монастыря. На сей раз, попросив его немного подождать, монахиня исчезла. Вернулась она спустя почти полчаса, и, открыв ворота, сопроводила его к видневшемуся неподалеку когда-то красивому кирпичному зданию, как и всё вокруг пострадавшему от обстрелов.

Поднявшись по широкой каменной лестнице на второй этаж, она провела его по коридору и указала на дверь:

— Проходите. Матушка Мария ждет вас.

Оробевший Петр тихонько постучал, и, услышав приглашение войти, шагнул внутрь.

Что он ожидал увидеть? Он и сам не знал. Его поразила простая, даже аскетичная обстановка кабинета. Скромные темные занавески на окнах, простой деревянный стол, заваленный бумагами, обычная стеклянная чернильница, несколько перьев рядом… Вдоль оштукатуренной стены стеллажи с лежащими на них бумагами, на стене в углу скромная икона богоматери с горящей перед ней лампадкой.

За столом сидела худая, даже, скорее, изможденная невысокая женщина лет сорока в монашеском одеянии и что-то писала. Оторвавшись от своих дел, она подняла взгляд на вошедшего мужчину и с легкой улыбкой наблюдала за тем, как тот робко топтался у порога, комкая в руках свой картуз и обводя взглядом убранство кабинета.

— Доброе утро, — наконец тихо проговорила она, указывая рукой на стул, стоявший подле стола. — Присаживайтесь.

Дождавшись, когда Петр умостится на стуле, она остановила на нем внимательный взгляд спокойных, каких-то безмятежных синих глаз.

— Сестра Наталия сказала, что вы просили встречи со мной, — произнесла она с довольно сильным акцентом, что, впрочем, лишь придало ей особого шарма. — Позвольте узнать — зачем?

— Я… — Петр сглотнул и продолжил чуть громче: — Я ищу мальчика. Сына. Его в конце сорок второго угнали в лагерь, в Освенцим…

— Конец сорок второго… — задумчиво покачала головой монахиня. — Мне жаль, но… В Освенциме дети так долго не жили.

— Костя жив, я знаю! — перебил ее Петр. — Мне сказали, что монахини помогали с детьми из лагеря после освобождения.

Монахиня встала и, едва слышно шурша юбками, медленно отошла к окну. Заложив руки за спину, она, казалось, смотрела куда-то далеко, вглубь себя…

— Не только после освобождения, — наконец, тихо проговорила она, не оборачиваясь. — Нас иногда пускали в лагерь ухаживать за больными детьми. Но если вы надеетесь, что я скажу, что знала вашего сына, то напрасно, — резко обернувшись, она вернулась к столу. — Так чего вы от меня хотите?

— Нет… — покачал головой Петр. — Скажите, куда отправили детей после освобождения? Их же не могли просто выставить на улицу?

— Конечно нет… — вновь отошла к окну женщина. — Часть детей, самых крепких, тех, кого привезли недавно и еще не успели… — она запнулась, — ничего с ними сделать, накормили и по возможности отправили сперва в Краков, потом по домам, к родственникам. Но таких было мало, очень. Остальных… Кого-то нельзя было трогать, кто-то был… в ужасном состоянии… — монахиня помолчала. — Их пытались лечить, спасти, и тех, кто смог выкарабкаться… их распределили по детским приютам, по монастырям… Несколько человек усыновили.

— Матушка, — споткнулся на непривычном для него обращении Петр, — а по каким приютам отправляли детей? Вы ведь наверняка знаете!

— В основном в Краков, — вернулась она к столу и села напротив Петра, сложив перед собой руки в замок. — Дети были слабы, и отправлять их куда-то далеко… Они бы попросту не перенесли дороги.

— Я был во всех приютах в Кракове, — покачал головой мужчина. — Но сына там не нашел.

— Мне жаль… — опустила взгляд на свои руки настоятельница. — Если честно, то думаю, что вы не найдете мальчика… К сожалению. Я слишком хорошо знаю, что происходило в Освенциме, — тихо добавила она.

— Но вы сказали, что детей оставляли и по монастырям… Как это? Каких-то особенных? И по каким монастырям? Почему? — нахмурившись, сосредоточенно допытывался Петр. Для себя он уже решил, что не уйдет отсюда, не получив хоть какой-то информации. А то, что она есть, он даже не сомневался. И эта дама в монашеском одеянии знает много. Очень много…

— Как вы собираетесь узнать своего сына? Я так понимаю, вы не видели его около семи лет. Мальчик, если он чудом остался жив, за это время несколько подрос, и совсем не похож на того малыша, которого вы видели в последний раз, — нахмурилась игуменья.

— У Кости есть родимое пятно, — поднял взгляд на монахиню Петр. — Даже, скорее, родинка. Но она похожа на каплю, с острым концом вверху, и довольно большая. Вот здесь, — поднял он руку вверх и на себе показал место, где расположилась приметная метка. — Костик родился уже с этой капелькой…

Монахиня вздрогнула и неверяще уставилась на Петра.

— Как, вы сказали, зовут вашего сына? — напряженно проговорила она.

— Костя… — нахмурившись, впился он взглядом в настоятельницу. — Константин. Костик.

— Остин… Костик… Остин… — тихо проговорила она. — Не может быть… — она, развернувшись, перевела взгляд на икону. Петр, хмурясь, не сводил с нее глаз, ловя каждое движение ее шептавших что-то губ. Спустя пару минут, словно решившись, игуменья поднялась и, бросив Петру короткое: — Пойдемте, — направилась к двери.

Глава 20

Шагала монахиня быстро. Петр на своем протезе едва успевал за ней. Пройдя в расположенное на расстоянии от первого частично разрушенное здание, они вошли в него и, стремительно прошагав несколько коридоров, остановились перед дверью. Остановившись, разом словно постаревшая игуменья развернулась к мужчине.

— Пожалуйста, только не пугайте детей. Никаких эмоций, выражений радости или горести. Дети все еще слишком слабы. Они практически не способны самостоятельно передвигаться, — одарив Петра долгим серьезным взглядом, тихо проговорила монахиня. — Сейчас им нельзя волноваться. Любое волнение может их убить, — тихо закончила она.

Петр в ответ только кивнул, не сводя взгляд с двери. Сердце в груди бешено стучало и рвалось наружу.

Наконец отвернувшись от мужчины, игуменья потянула за ручку двери. Тихо скрипнув, дверь открылась.

В небольшой келье было тихо. В самом уголке, на стуле, привалившись к углу, дремала старая монахиня, уронив на колени свое вязание. Чуть в стороне, в другом углу, под небольшой иконой Божьей Матери теплилась лампадка. На небольшом столике под распахнутым настежь окном, в которое лился солнечный свет, стояла оплывшая воском свеча. Рядом с ней две металлических кружки, глиняный кувшин и маленькая пустая миска с лежавшей в ней ложкой. Небольшой сундук аккуратно придвинут к стене, между двумя разобранными металлическими койками, явно принесенными сюда из госпиталя, на нем стопкой сложены несколько каких-то вещей, а над ним к стене приделана деревянная вешалка.