Как стать богом - Михаил Востриков Страница 47

— По Скалозубу соскучился? — говорит ему Маришка в сердцах, — Он в две шеренги вас построит, а пикнете, так мигом успокоит…

— Ну и давно пор, — возражает непримиримый Костя, — И в две шереренги нас всех давно пора, и успокоить не мешало бы. Растявкались, понимаешь. Моськи…

Длинный, тощий, весь из углов, локтей, рычагов и шарниров, в своем вечно-зеленом пальто до пят, он похож не столько на Вельзевула, сколько на Дуремара. Да он и есть, в определенном смысле, Дуремар. Только Дуремар любит пиявок, а Костя — вообще всех малых сих. Без какого-либо исключения. (Пиявок он тоже любит. А они его.) Но больше всего он любит (обожает, уважает, ценит, всячески воспевает, только что не лобзает) членистоногих. Например — тараканов. Он часто и с удовольствием повторяет:

— Каждый отдельный человек умнее таракана, это верно, но каждая человеческая толпа безмерно глупее любой стаи тараканов.

СЮЖЕТ 21/2

Богдан (он же «Благоносец») присоединяется к ним в самый разгар электорально-энтомологической дискуссии на тему

«Возможны ли выборы у тараканов, а если да, то как это должно выглядеть?»

Он кивает Вельзевулу, прикладывается губами к теплой Маришкиной ручке, пахнущей сладко и уютно, как домашняя пастила, и, прервав поток Костиных разглагольствований, на всякий случай представляет своего спутника:

— Вова. Опекуемый! — поскольку абсолютно не помнит, с кем из дедов он своего опекуемого уже знакомил, а с кем еще нет.

Как и следует ожидать (Богдан уже успевает к этому привыкнуть), опекуемый Вова производит на присутствующих свое обычное впечатление. Разыгрывается сцена. Опекуемый Вова неуклюже раскланивается, и огромная серо-белого меха шапка тут же съезжает ему на глаза. Он поправляет шапку судорожным движением толстой, как полено, руки — разумеется, именно той самой руки, в которой держит он полиэтиленовый пакет с бутылками, — и бутылки крякают в пакете, да так опасно, что Костя, рассыпая искры из сигареты, дергается было их спасать, но, слава Богу, все обходится благополучно. Все напряженно улыбаются, Маришка произносит нежнейшим из своих голосков:

— Да мы ведь знакомы уже… Вовочка, хотите жвачку?

Костя же Вельзевул (для него все это в новинку) молчит, и ясно, что внешность (равно как и манеры) опекуемого Вовы продирают его до самых печенок.

(Образцово-показательная уродливая жертва беспощадно-равнодушной трисомии по двадцать первой хромосоме… И сумрачный, бесценный, жестокий дар — глубоко-глубоко под этой тошнотворной оболочкой, на самом дне странной его души. Вова абсолютный диагност).

— Можешь благополучно успокоиться, — говорит Богдан, глядя на Вельзевула с усмешкой, — Вова абсолютно безопасен. Он даже полезен иногда. Вова, как у дяди Кости со здоровьем?

— Камни! — тут же откликается дядя Костя. Он не любил терять инициативы и никогда не теряет.

— Камни, а под камнями — рачок.

И поскольку Вова ничуть на это не реагирует и смотрится как человек, смутно представляющий себе, о чем здесь идет речь и вообще какое нынче число, Костя тут же принимается пересказывать свой разговор с последней любимой девушкой. Диалог, типа:

— Кто такой Брэдбери?

— Психиатр.

— ⁈

— Ну знаю, знаю, писатель…

— И что же он написал?

— Записки сумасшедшего…

— Нет, — говорит Вова неожиданно.

Он, оказывается, не слушает про Брэдбери и смотрит он только на Богдана, — Ничего этого нет. Но, будет грипп. Завтра.

Костя замолкает на полуслове.

— Вот, видишь, — говорит Богдан, с удовольствием наблюдая за быстро изменяющимся спектром Вельзевуловой мимики, — А ты боялся.

— Костя! — говорит Маришка, немедленно встревожившись, — Значит, ты сейчас бациллоноситель? Кошмар!

Она роется в обширной своей сумке и, как фокусник кролика, извлекает оттуда длинную марлевую повязку.

— Надень.

— Еще чего! — возмущается Костя.

— Надень немедленно!

СЮЖЕТ 21/3

Тут лязгает дверь лифта, и появляется, наконец, хозяин — в роскошной черной хромовой куртке, мрачный как туча и неприветливый, как таможенный инспектор. Он глядит своими тяжелыми полуприкрытыми глазами на собравшуюся компанию, смотрит на часы и говорит неразборчиво:

— Ну все, все. Пошли в дом…

И все послушно бредут к нему в дом. В маленькой прихожей возникает обычная толкотня и суета, все мужики двигаются галантно принимать у Маришки дубленку, а Вова, опекуемый, снимает с себя титаническую шапку сам и стоит с нею посреди суеты, всем мешая и не умея ничего полезного предпринять. И не успевают они все толком разоблачить себя, как звенит дверной звонок и запоздалый гость идёт косяком.

СЮЖЕТ 21/4

Андрей-Страхоборец объявляется, безукоризненно точный в движениях души и тела и вообще безукоризненный, как человек коммунистического будущего (или — аристократического прошлого, если вам будет угодно). Он расцеловывается с Маришкой, прочим делает ручкой и тут же рассказывает свежайший анекдот про хакера и его ДНК.

Тенгиз, едва дождавшись окончания анекдота, бурчит ему:

— Встречался?

… и Страхоборец, глядя в упор ясными глазами, откликается почему-то на мове:

— А як же ж!

… у них, как всегда, свои дела, впрочем, сегодня можно без труда догадаться, какие именно.

СЮЖЕТ 21/5

А тут и виновник торжества прибывает Вадим Христофоров-Кавказский, он же — Резалтинг Форс, мученик своего таланта, а с ним и «временно его сопровождающий» Матвей, озабоченный, безобразно плохо выбритый и даже, кажется, сутулый более обыкновенного. Увидевши эту парочку, Богдан внутренне поджимается, но, видимо, только он один. Остальные принимаются, наоборот, шуметь, галдеть и суетиться еще больше, хотя это у них безусловно тоже лишь реакция на ту же парочку, только другая, более истерическая.

СЮЖЕТ 21/6

Стоящий по всей квартире галдеж вдруг усиливается: прибывает Юрочка-Полиграф, румяный, рослый и толстощекий.

— Полундра! — раздаётся ему навстречу, — Ахтунг-ахтунг, ас Костомаров в воздухе!.. Водки ему, срочно! Пока не поздно, водки, умоляю.

И уже несут из кухни стакан водки, и несчастный Костомаров уже послушно принимает его и бестрепетно поглощает, проливая алмазную влагу на кашне и на обшлага полуснятого с плеч пальто.

— Выглохтал? Слава Богу! Теперь хоть можно разговаривать по-человечески…

— Слушай, Юрка, только честно: а Сэнсей как — тоже врет? Ну хоть иногда?

— Да все врут, брат, можешь быть уверен…

— Так уж и все?

— Все как один. Только это не имеет никакого значения, потому что никто никого все равно не слушает.

— Хорошо сказано, однако!

— Это, к сожалению, не я, брат. Это называется «закон Либермана»…

— Которого Либермана?

— А хрен его знает, брат. Одного из.

— А разок⁈

— Буду рад.

— А пару?

—