Как стать богом - Михаил Востриков Страница 49

— Вот, именно! (Это Вадим. Уже на взводе и уже даже с перебором.) Объявляется дело Вадима Христофорова, погоняло — «Резалтинг-форс»! Пр-рашу! Вот стою я п’р’д вами, словно голенький…

— Да помолчи ты, ради Бога! Отдай стакан!.. Не умеешь ведь пить, жопа с ручкой, совершенно…

— Д-да! Но зато я умею напиваться!

— Тихо! Заткнитесь все! Начинаем, Обстоятельства дела всем известны? Я полагаю, всем…

— Вове не известны.

— Вова перетопчется. Я к дедам обращаюсь: все в курсе?

Деды в курсе. Все. Некоторые слышали эту историю уже неоднократно, — и от Вадима, и друг от друга. Всем и все понятно. И никто не знает, что надо делать.

— У меня вопрос к Димке, — говорит Богдан, — Они прорезались последнее время? Или нет?

— Откуда мне знать, — говорит Вадим, пьяно растягивая слова, — Они у меня телефон пр-р’слушивают, суки…

— Когда ты их видел в последний раз? — терпеливо настаивал Богдан.

— «Не в этой жизни…» — Вадим истерически хихикает.

— Отстань от него, — говорит Богдану озабоченный Матвей, — Что ты пристал к человеку? Не знает он ничего больше. И не соображает.

— Вижу-вижу, — говорит Богдан и замолкает.

«Ничего у нас не получится, — думает он, — Мы либо безразличны, либо бессильны. Бессильные мира сего… Но вот что поразительно: ведь я, кажется, завидую ему. За ним охотятся, от него чего-то еще ждут, он нужен кому-то, или мешает кому-то, или, может быть, кому-то полезен. Трепло, слабак, размазня, но представляет, ведь, собою некую ценность, причем, похоже, немалую. А я вот — пуст. И никому не нужен. Как высосанная банка из-под пива…»

Сцена 22. Различные мнения

СЮЖЕТ 22/1

Вадим между тем стремительно надирается. Матвей хватает его за руки, отбирает стакан, отставляет подальше бутылки — ничего не помогает. Кажется, Вадим буквально цель перед собою ставит: надраться вглухую — как можно основательнее и как можно быстрее. А скорее всего, так оно и есть на самом деле. Может быть, он устает быть трезвым.

— Все, кто вам дорог, достойны самого лучшего… — провозглашает он, никого не слушая и ничего не слыша, — Я просто мою голову и иду… Что вы вообще можете понять? Слышали про такого: Эраст Бонифатьевич зовут… Педераст Бонифатьевич… Если бы у меня была под рукой двустволка, я бы набил этой суке морду… но, боюсь, он уже мёртв, я убил его.

И он заливается смехом, кашляет смехом, задыхается смехом, беспорядочно раскачиваясь всем телом, словно воздушный шар на ветру.

— Отдай стакан, говорю!

— Да отстань ты от него в самом деле!

— Заткнись. Ты что — не видишь, что он вытворяет?

— Сидеть!

— Св-вбоду Вадиму Христофорову!

СЮЖЕТ 22/2

Тут напольные часы (мрачная черная башня, отсвечивающая лаком и медными виньетками) подают голос — всхрапываю и ударяют, глухо, с благородно-сдержанной мощью, так что все тотчас же замолкают, словно вдруг говорит среди них старший, — да так оно и есть, по сути дела: часы эти старинные, немецкие, привезенные в свое время из Веймара в счет репараций. Они размеренно отрабатывают свое «хр-р-баммм!» восемь раз подряд, вздохают напоследок и стихают.

И Юра-Полиграф традиционно произносит с демонстративным благоговением:

— Ей-богу, клянусь, встать хочется!

И все переглядываются, и улыбаются, и почему-то всем делается хорошо… Всем, кроме Вадима, конечно, которому хорошо стать не может уже ни при каких обстоятельствах. Ему теперь может стать только плохо, и ему-таки становится плохо, и Матвей с Маришкой поспешно уводят его в ванную, а остальные вновь гомонят — главным образом для того, чтобы заглушить мучительные звуки, доносящиеся оттуда.

— Вэл-вл!

— Что, горе мое?

— Перестань врать!

— Никогда! Настоящих жуков больше не осталось. Я еще застал жуков-носорогов — Oryctes nasicornis. Под Лугой их было довольно много. Но вот жука-оленя живого не видел ни разу. Сейчас все они исчезли навсегда. Бронзовка обыкновенная — Cetonia aurata — заделалась редкостью. Жужелицы крупной на огороде не встретишь…

— А в Японии, между прочим, жуков до черта. Их там разводят.

— Сравнил! Япония войну проиграла. Тоталитарным государствам полезно проигрывать войны — они от этого сразу идут на поправку.

— Мы тоже проиграли войну.

— Верно. Но, во-первых, гораздо позже. А во-вторых, явно идем на поправку.

— Что-то не видно.

— Видно, видно. Но жуков нам уже теперь не вернуть. Разве что в Японии станем закупать. Но нет худа без добра: у нас появились удивительные тараканы!

— Полундра! Не надо про тараканов!

— Слушайте, жлобье, мы будем языком болтать или мы будем, блин, делом заниматься?

— … Открывает жена. Руки опущены, подбородок открыт…

— Недурно. Но мне больше нравится про новоросса. Выходит из Эрмитажа и говорит «Ну, что ж. Не бог весть что, конечно, но ничего, ничего — чистенько»

— Машка, женушка моя дорогая! Родила? Сколько? Трое? Мои есть?

— А ты представь себе «Ревизора» с точки зрения чиновника. История про то, как мелкий проходимец и негодяй обманул приличных и порядочных людей…

— Слушай, вот интересно, что было бы, если бы у Николая хватило сообразительности дать Александру Сергеевичу сразу камергера вместо камер-юнкера?

— Между прочим, я только к старости узнал, что Ольга, оказывается, была сестра Татьяны…

— Господи! А кто же она тогда была, по-твоему?

— Ну, не знаю, брат. Приятельница. Подружка. «Скажите, девушки, подружке вашей».

СЮЖЕТ 22/3

Потом Маришка снова появляется, растерянная и встрепанная, и сразу же, не садясь, наливает себе минералки и жадно выпивает.

— Ну и ну, — говорит она и опускается на ближайший стул.

Андрей произносит с недурным французским прононсом:

— Monsieur Christoforoff va s’animaliser.

Кто понял — молчит, кто не понял — тем более. А Вельзевул осведомляется деловито:

— Уложили?

— Там с ним Матвей… — отвечает Маришка невпопад, — Ребята, он так долго не протянет, надо что-то делать, честное слово. Богдан, ты не хочешь им заняться?

— Нет, — говорит Богдан так резко, что все сразу же замокают и теперь смотрят на него. Даже Тенгиз. Даже опекуемый Вова.

— Извини меня, конечно, но почему? — спрашивает Маришка беспомощно, — Это же сейчас — совершенно очевидно — твой клиент.

— Я предпочел бы не давать объяснений, — говорит Богдан