Последний опыт - Говард Лавкрафт Страница 5

— А для меня в тысячу раз больнее знать, что это причиняет боль тебе. Но ничего, Джорджина, мы выдержим и вместе пройдем через это.

Так случилось, что Джорджина все более и более полагалась на силу твердого по характеру губернатора, который в молодости был ее поклонником, и все больше поверяла ему свои опасения. Нападки прессы и эпидемия — это еще далеко не все. Были некоторые сложности с хозяйством. Сурама, одинаково жестокий к людям и животным, вызывал у нее невыразимое отвращение, и она не могла не чувствовать, что он представлял для Альфреда какое-то не поддающееся определению зло. Ей не нравились и тибетцы и казалось очень странным, что Сурама мог говорить с ними. Альфред не захотел сказать ей, кем или чем на самом деле является Сурама, но однажды очень неохотно объяснил, что он гораздо старше, чем обычно считается возможным, и что он овладел такими тайнами и прошел через такие испытания, которые сделали его феноменом величайшей ценности для любого ученого, исследующего скрытые загадки природы.

Взволнованный ее беспокойством Дальтон стал еще более частым гостем в доме Кларендонов, хотя и замечал, что его присутствие глубоко возмущало Сураму. Костлявый слуга странно посматривал на него своими пустыми глазницами и, встречая его или закрывая за ним дверь, часто хихикал так зловеще, что у Дальтона мурашки бегали по спине. Между тем, доктор Кларендон, казалось, забыл обо всем, что не касалось его работы в Сан-Квентине, куда он каждый день отправлялся на своей моторной лодке в сопровождении одного Сурамы, который правил рулем пока доктор читал или просматривал свои записи. Дальтон приветствовал эти регулярные отлучки, поскольку они позволяли ему вновь добиваться руки Джорджины. Когда он засиживался и встречался с Альфредом, тот неизменно дружелюбно приветствовал его, несмотря на привычную сдержанность. Со временем помолвка Джеймса и Джорджины стала делом решенным, и они ждали лишь подходящего случая, чтобы поговорить с Альфредом.

Губернатор, благородный и твердый человек, не жалел сил, чтобы повернуть настроение прессы в сторону своего давнего друга. Вскоре уже и пресса, и чиновники ощутили его нажим. Ему даже удалось заинтересовать ученых с востока, которые приехали в Калифорнию, чтобы изучать лихорадку и исследовать анти-бациллу, которую вывел и усовершенствовал Кларендон. Эти медики и биологи, однако, не получили желаемых сведений, и многие из них уехали весьма рассерженными. Они напечатали враждебные Кларендону статьи, обвиняя его в популизме и нечестной игре, намекая на то, что он скрывает свои методы из недостойного для профессионала стремления извлечь из них выгоду.

К счастью, другие были более благожелательны в оценках и с энтузиазмом писали о Кларендоне и его работе. Они видели пациентов и смогли оценить, как великолепно он держал в узде ужасную болезнь. Его скрытность в отношении антитоксина они сочли совершенно оправданной, поскольку слишком раннее распространение несовершенного препарата могло бы нанести больше вреда, чем пользы. Сам Кларендон произвел на них сильное впечатление, и они, не колеблясь, сравнивали его с Дженнером, Листером, Кохом, Пастером, Мечниковым и другими великими людьми, чья жизнь была непрерывным служением медицине и человечеству. Дальтон аккуратно собирал для Альфреда все статьи, где о нем говорилось хорошо, и лично приносил их как предлог, чтобы увидеться с Джорджиной. Они, однако, не производили на ученого впечатления, вызывая лишь презрительную улыбку, и он, как правило, бросал их для ознакомления Сураме, чей глубокий раздражающий смех во время чтения доставлял доктору огромное удовольствие.

Однажды в начале февраля, в понедельник вечером, Дальтон пришел с твердым намерением просить у Кларендона руки его сестры. Дверь ему открыла сама Джорджина, и когда они направились к дому, он остановился приласкать огромную собаку, которая подбежала к нему и дружелюбно прыгнула на грудь. Это был Дик, любимый сенбернар Джорджины, и Дальтон вновь порадовался, что его любит существо, которое так много значит для нее.

Дик был рад встрече — своим энергичным натиском он развернул губернатора почти на 180 градусов, тихо тявкнул и кинулся бежать между деревьями по направлению к клинике. Но вскоре он остановился и обернулся, как бы приглашая Дальтона последовать за ним. Дальтон так и сделал. Джорджина, которая всегда считалась с прихотями своего огромного любимца, знаком показала Дальтону, чтобы он посмотрел, чего хочет собака, и они медленно направились за псом, а тот с готовностью пустился вглубь западной части двора, где на фоне звезд над огромной кирпичной стеной вырисовывалась остроконечная крыша клиники.

По краям темных штор пробивался свет, — Альфред и Сурама еще работали. Внезапно изнутри раздался слабый приглушенный звук, похожий на плач ребенка — печальный призыв «Мама! Мама!». Дик залаял, а Джеймс и Джорджина вздрогнули. Потом Джорджина улыбнулась, вспомнив о попугаях, которых Кларендон всегда держал для экспериментов, и потрепала Дика по голове, то ли в знак прощения за то, что он ввел ее и Дальтона в заблуждение, то ли желая убедить его, что он обманулся сам.

Когда они неспешно повернули к дому, Дальтон сказал, что хочет этим вечером поговорить с Альфредом об их помолвке. Джорджина не возражала. Она знала, что брат едва ли захочет терять в ее лице преданного управляющего, но верила, что он не будет препятствовать их счастью.

Позже в дом бодрым шагом вошел Кларендон. На лице его было написано менее угрюмое выражение, чем обычно. Дальтон, увидев в этом добрый знак, приободрился. Доктор крепко пожал ему руку и, как обычно, весело спросил: «А, Джимми, ну как поживает политика в этом году?» Он взглянул на Джорджину, и она под каким-то предлогом ушла, а двое мужчин сели и заговорили на общие темы. Понемногу, через воспоминания об их прежней юности, Дальтон шел к своей цели, пока наконец не задал вопрос прямо: «Элфи, я хочу жениться на Джорджине. Ты благословишь нас?»

Внимательно глядя на старого друга, Дальтон увидел, как на его лицо легла тень. Темные глаза на секунду вспыхнули, а потом потухли, и в них вернулось привычное спокойствие. Итак, наука — или эгоизм — взяли верх!

— Ты просишь невозможного, Джеймс. Джорджина уже не беспечный мотылек, каким она была годы назад. У нее теперь есть место на службе истине и человечеству, и это место здесь. Она решила посвятить свою жизнь моей работе — хозяйству, которое делает возможным мою работу, и здесь не может быть дезертирства и потакания личным прихотям.

Дальтон ждал, когда он закончит. Все тот же старый фанатизм — человечество против личности. Доктор явно хотел испортить жизнь своей сестре! Потом он попытался ответить.

— Но послушай, Элфи, неужели ты