Дэл Ховисон - Вкус ужаса: Коллекция страха. Книга III Страница 51

— Она никогда не спит.

— Докажите, что эта старуха и есть ваш некромант, — прошипел он, — и что вы не пытаетесь выставить нас дураками!

— Вы видели ее силы, — сказала матушка О’Сайрус.

— Я сказал, докажите мне, что это именно та тварь, что нам нужна! Скажите, что мы желаем с ней поговорить!

— Она слышит каждое наше слово, герр фельдмаршал, поверьте. Но она делает лишь то, что желает. Она не станет давать представления, как мартышка на цепи.

— Она и так на цепи, сестра! И если она делает только то, что захочет, пусть либо захочет со мной говорить, либо увидит, как я убиваю ее орден. Сержант Киммель, пристрелите старуху.

Киммель посмотрел на него.

— Приказываю! — рявкнул Стейнекер.

Сержант поднял «Люгер» и направила на сестру Мэри Рут. Заметил, как лихорадочно дрожат ее руки, и перевел пистолет на другую.

— Которую из старух, герр фельдмаршал?

— Да любую же, идиот!

— Не стоит этого делать, герр Стейнекер, — предупредила матушка О’Сайрус. — Мать-основательница любит поучать. Особенно по поводу заповедей.

— Стреляй в любую! — крикнул Стейнекер, и Киммель снова навел пистолет на сестру Мэри Рут, выстрелил, не целясь, — и его собственная грудь расцвела раной.

Сержант зажал рану и широко распахнутыми глазами уставился на дымящийся пистолет, который превратился в кусок искореженного металла. Пуля вылетела с другой стороны ствола!

Падая на пол, Киммель услышал слова матушки О’Сайрус:

— Относись к людям так, герр фельдмаршал…

Майор Грюнвальд шагнул вперед, прицелился в лоб сестры Мэри Рут и нажал на курок. Пуля пробила его собственную голову, Грюнвальда отбросило назад, спиной в стену.

— …как хочешь, чтобы они относились к тебе. — Мать-настоятельница склонила голову.

Стейнекер обернулся, выхватывая «Люгер», навел на нее ствол. Монахиня, не поднимая головы, тихо сказала:

— Я не советовала бы вам это делать.

Фельдмаршал медленно опустил оружие, когда в комнате раздался странный звук: сильный густой гул, словно включился какой-то древний механизм.

Мать-основательница смеялась.

Звук был низким, горловым, и при этом походил на урчание в животе огромной древней твари. Ее плечи затряслись, цепи зазвенели, большая голова поднялась, лицо попало в полосу света. И это лицо было куда кошмарнее, чем он мог бы себе представить. Время и обжорство исказили черты до полной неузнаваемости, она была похожа на старую народную куклу с головой из сушеного яблока. Складки и борозды морщинистой плоти были такими глубокими и тяжелыми, что закрывали даже глаза, старуха казалась слепой.

— Как же ужасно… — Стейнекер подумал, что матушка О’Сайрус говорит о жутком создании, прикованном к креслу, — как ужасно понять, что вся твоя власть заключена в оружии, а оружие используют против тебя.

— Хватит лицемерия, сестра! — выплюнул он. — Не убий! Никогда не слышали такой заповеди? Вы нарушаете свои же собственные правила.

Мать-основательница захохотала так, что кресло угрожающе заскрипело. Стейнекер чувствовал, как дрожит пол под ногами.

— Вы ищете веры, герр фельдмаршал?

Комната внезапно содрогнулась, как от удара. Дверь захлопнулась, и Стейнекер бросился к ней, чтобы снова открыть.

В темном коридоре парили тела солдат.

Фельдмаршал выставил перед собой канделябр и в оранжевом свете увидел винтовки, бесполезно лежащие на полу под ногами солдат, поднявшихся в воздух.

Но они не парили — их проткнули насквозь.

Все солдаты были надеты спинами на металлические крючья для канделябров, словно их — всех одновременно — приподняла и швырнула на острые колья неведомая сила, и эта сила оставила их висеть в коридоре, как мрачный барельеф.

Стейнекер подбежал к ближайшему солдату, из открытого рта которого стекала кровь. Фельдмаршалу хватило одного взгляда на блестящую кровавую массу, соскользнувшую с конца железного штыря в стене. Это была печень солдата. Сила удара выбила ее из тела прямо под ноги Стейнекеру.

Тихий шепот зашелестел в коридоре:

— Мы не получаем от этого ни малейшего удовольствия, герр Стейнекер, ни малейшего. — Это матушка О’Сайрус шагнула из тьмы комнаты в коридор. — Как только она открыла вам ворота, мы уже знали, что никто из вас не уйдет отсюда живым.

Фельмаршал смотрел на нее, бледнея все больше.

— Это мы еще увидим!

Он по привычке вскинул пистолет. Но вспомнил, что стрелять не может, и в отчаянье подумал о последнем своем помощнике, шестом пехотинце — солдате, который тоже побелел как смерть.

Стейнекер и солдат побежали по коридору, оставив мать-основательницу трястись на своем деревянном троне, вопить и пытаться вырваться из плена теней и цепей. Одна из толстых цепей лопнула, звенья шрапнелью засвистели по комнате и вылетели в коридор.

Жуткий звук заставил Стейнекера оглянуться. Он увидел, как солдат резко содрогается и останавливается, будто от удара в спину. Он открыл рот, но сказать ничего не успел. Толстая цепь свисала из его живота, как ржавая пуповина, — но стоило солдату взяться за нее руками, как цепь дернулась и унесла его назад по коридору, как рыбку на леске.

Он с воплем пролетел мимо монахинь и скрылся в темной пещере матери-основательницы. Сестры не оглядывались, лишь склонили головы и перекрестились.

Фельдмаршал больше не пытался скрывать ужас. Он рванулся с места так, что погасли свечи, не выдержав напора воздуха, и бежал в темноте коридора, отчаянно надеясь, что ноги вынесут его к свету и огню обеденного зала. Он запыхался и едва не упал, когда добрался наконец до арки, у которой его ждал юный Ганс.

— Мы все передали, герр фельдмаршал! Они выслали подкрепление!

Стейнекер схватил его за плечи и развернул.

— Беги! — Он толкнул Ганса к двери и развернулся к остальным. — Все бегите!

Комната, полная солдат, ответила лишь молчаливым удивлением.

— Мы немедленно отступаем!

— Мать-основательница этого не позволит, — сказала матушка О’Сайрус, выходя из коридора. Монахини собирались за ее спиной.

— Она дьявол! — Стейнекер ткнул пальцем в ее сторону. — Она демон, а вы ей служите!

Огромный зал протестующе зарокотал в ответ на его слова, пол подпрыгнул от невидимого удара снизу, нескольких солдат сбило с ног. Один с воплем пронесся по длинному обеденному столу, с которого его швырнуло в камин с такой силой, что бревна и угли разлетелись фейерверком.

Другим тоже не повезло: сила приподняла их и бросила на стены, с которых сползли уже безжизненные трупы.

Стейнекер смог лишь хрипло прошептать:

— Бегите, спасайтесь…

И побежал к выходу из зала, который содрогался до самых стропил.

— Как вы можете притворяться, будто она святая? — кричал он на бегу. — Она чистое зло, сестра, и вы это знаете! Она не имеет никакого отношения к вашему Богу!

Подземная дрожь добралась до синего полотна с латинской вышивкой. Металлический шест, на котором висел лозунг, выскочил из стены и упал, утаскивая за собой толстую веревку. Стейнекер видел, куда направляется странный снаряд, и дернулся в сторону, уверенный, что целят в него. Ужас придал ему силы, фельдмаршал вырвался вперед, расталкивая солдат. Длинный металлический шест по красивой дуге опустился на уровень их роста. Он был похож на иголку, за которой тянулась веревка-нить. Игла прошила троих солдат и пригвоздила Стейнекера к стене.

Фельдмаршал завопил, Ганс бросился ему на помощь. Паренек попытался вытащить шест: сначала использовал плечо как рычаг, потом просто тащил изо всех сил и наконец столкнул с шеста тех, кто оказался нанизан на него первыми.

Солдаты упали на пол, веревка так и тянулась от одного к другому, пронизывая их, как четки.

Стейнекер, из которого вытащили шест, дико выл от боли. Ганс поволок его к выходу, и фельдмаршал пришел в себя настолько, чтобы прокричать матушке О’Сайрус:

— Безумная старая сука! Ты что, не видишь? Она же мерзость! Вы служите чудовищу!

Ганс вытащил его из зала, и только тогда мать О’Сайрус тихо ответила:

— Хайль Гитлер, герр фельдмаршал.

Стейнекер едва не свалился с длинной каменной лестницы аббатства. Его солдаты бежали вместе с ним — те, кого неведомая сила матери-основательницы не сбрасывала через перила. Старая ведьма так и осталась в своей подземной келье, но ей не нужно было выходить.

Он слышал, как его люди бегут на лестнице, как пролетают мимо него, как их швыряет на булыжник двора, раскалывая черепа. Он спрыгнул, как только до земли осталось приемлемое расстояние, и поднялся на ноги. Пробитое плечо обжигала боль, правая рука безжизненно болталась. Он побежал к седану вслед за юным Гансом. И остановился вместе с остатками выживших.

Огромные ворота были закрыты.