Софья Ролдугина - Кофе для истинной леди Страница 6

— Леди Виржиния! — дверь задергалась интенсивнее, и я поняла, что Эвани с присущей ей энергией скоро опрокинет тяжелый столик. — Все в порядке?

— Да, да, Эвани, все хорошо! Сейчас я помогу открыть дверь, — крикнула я и шепотом ответила Даниэлю: — Поговорим с удовольствием. Рада была повидать вас… Эвани, не дергай дверь, я сейчас все сделаю!

Лишь убедившись, что близнецы благополучно покинули комнату, я занялась злополучным столиком. На деле он оказался еще тяжелее, чем с виду — мне с трудом удалось отодвинуть его в сторону и впустить подозрительную Эвани. Рассказывать ей о моих старых друзьях я была еще не готова — в некоторых вещах практичная мисс Тайлер была удивительно консервативна, и к таковым, без сомнения, причислялись отношения между лицами противоположного пола. Она и панибратство Эллиса-то осуждала, а уж молодых лордов за их неподобающее поведение наверняка подвергла бы остракизму.

Успокоить ее мне удалось не сразу. Хорошо еще, помогла Магда, которая была прекрасно осведомлена о привычках близнецов, но хранила мне безусловную верность, а потому помалкивала.

Когда же суета, наконец, улеглась — улеглась и я, в постель, застеленную ослепительно белыми простынями из тонкого батиста. И лишь тогда решилась признаться себе самой, что обрадовалась вмешательству Эвани. Находиться наедине с Кристианом и Даниэлем было неловко и чем дальше, тем больше это чувство нарастало. То, что выглядит мило и капельку дерзко в детстве, в мире взрослом часто оказывается неуместно. Детская дружба также осталась в прошлом, и сейчас, в полумраке и безмолвии древнего замка Дэлингридж, я отчетливо понимала, что нужно заменить ее новым, более зрелым чувством — или позабыть вовсе.

Медленно накатывал сон, неумолимый и глубокий после долгого дня. А воздух спальни — или мне это просто мерещилось? — наполнялся тонким запахом вишневого табака…

…Моя бабушка, прямая и гордая, как кеметская стела из черного обсидиана, стоит в тени цветущей липы и медленно выдыхает в летнее марево легкий вишневый дым. Словно разморенный жарой, он и не думает подниматься к небу, а зависает в густеющем воздухе сизой гирляндой. Сухо стрекочут цикады, где-то далеко бьёт молот по железу — цонг!.. цонг!.. — и плачут надрывно, на два голоса, дети.

— Он мне изменяет, Милдред, я уверена, — Абигейл нервно раскрывает и тут же складывает веер, такой же скучный и коричневый, как и ее платье. — Разумеется, я не слежу за ним, но ты сама знаешь, как быстро разносятся в обществе сплетни.

— Люди скучают. Что им еще делать, если не говорить? — бабушка выдыхает новое облако дыма и запрокидывает голову. На мгновение из-под черных атласных полей шляпки становится видна не только упрямая линия губ, но и глаза — светло-синие, как январское небо.

— Но он совсем не ценит меня! — в голосе Абигейл прорезаются отчаянные нотки. Она еще молода, еще не научилась обращать искренность своих эмоций в эксцентрику и эпатаж. Не научилась — и потому уязвима. — Ради него я ношу эту убогую скукоту! — она экспрессивно взмахивает полураскрытым веером. Коричневые перышки колеблются, рассекая сизоватый дым. — Он называл меня дивной лилией Дагворта, а теперь, когда я располнела, не хочет даже лишний раз на меня посмотреть! Я и забыла уже, когда в последний раз он читал мне стихи. Наверное, сейчас они достаются бромлинским блудницам… — она прерывисто вздохнула и закрыла лицо рукой в тонкой перчатке.

— Наверняка так и есть, Абигейл. Что ж, верность не заложена у мужчин в природе. Просто смирись с этим. Он наиграется и снова вернется к тебе. В конце концов, он не может совсем вычеркнуть из жизни мать своих наследников.

Детский плач стал громче. Абигейл отняла руку от лица, и глаза ее были сухие и злые.

— Я отомщу ему, Милдред. Он и думать забудет, как это — на сторону глядеть.

— И что же ты сделаешь? — в бабушкином голосе поровну усталости, сочувствия и насмешки. — Пригрозишь ему королевским неудовольствием, как тогда, когда он начал проигрываться в карты? Брось, Абигейл, дважды один и тот же фокус не пройдет.

Пальцы герцогини так сильно стиснули веер, что хрупкие пластинки хрустнули.

— Я буду умнее, Милдред. Подкуплю доктора и скажусь больной. Стефан любит меня, я знаю, если сказать ему, что я при смерти, он забудет всех своих…

Бабушка переворачивает трубку и трижды ударяет по морщинистому стволу липы. Пепел серой струйкой стекает к жадной земле. Это похоже на ритуал, на мистическое жертвоприношение. Прах к праху?

— Ты неправа, Абигейл. Конечно, это поможет, но ненадолго. Непрочна та связь, которая строится на лжи. Лучше поговори со Стефаном откровенно.

— Он не послушает, — в голосе Абигейл тоска.

— Значит, заставь его выслушать.

Они говорят и еще, и еще, но я уже не слышу. Все громче удары молота. Они заглушают и соломенный стрекот цикад, и обиженный плач двоих брошенных мальчишек, и хриплый от злости и отчаяния голос Абигейл. Все громче и громче — цонг, цонг, цонг …

— Леди Виржиния! Леди Виржиния, проснитесь, пожалуйста!

Звонкую скороговорку Магды трудно было перепутать с ударами молота по железу, разве что по степени громкости — запросто. Однако головная боль у меня за ночь унялась, поэтому сейчас я терпеливо снесла бы даже пробуждение под аккомпанемент работы кузнеца.

— Доброе утро, Магда, — я приподнялась на локтях, утопая в перине. — Что случилось?

— Так вы же, леди Виржиния, проспали почти до полудня самого! — всплеснула руками Магда. На лице ее было написано искреннее беспокойство. — А обычно подымаетесь, чуть свет, что та птичка. Я и заволновалась. Подхожу — а вас и не добудиться… Ну, это же ведь странно, да?

— Да, — со вздохом согласилась я. Солнце и впрямь клонилось уже к полудню. Абигейл наверняка обидится, если и сегодня мы с ней не сможем поговорить за чашечкой кофе. — Наверное, из-за вчерашнего недомогания. Магда, дорогая, приготовь мне умывание, то утреннее платье цвета «пепельная фисташка» и письменный прибор. Хочу передать герцогине извинения, раз уж завтрак я пропустила.

Вскоре все затребованное оказалось передо мной — правда, в обратном порядке. Поэтому сначала я, как была, в пеньюаре и неумытая черканула Абигейл пару строк и только потом привела себя в порядок. К тому времени вернулась с утренней прогулки мисс Тайлер и позаботилась о моих волосах. И почти сразу же в дверь поскреблась одна из девочек на побегушках, которых герцогиня держала и за горничных, и за посыльных, и передала мне ответную записку.

Абигейл предлагала мне наверстать упущенное за завтраком в своей компании. Через полчаса, в ее, герцогини, личном кабинете.

Я, разумеется, согласилась.

Пожалуй, из всех помещений замка кабинет лучше всего характеризовал личность хозяйки Дагворта. Не показная роскошь гостевых покоев, не торжественность приемных залов, не уют Алой Комнаты с камином — все это было маской, личиной, выставленной напоказ. Нет, истинным отражением Абигейл был ее кабинет. Даже самый придирчивый взгляд не выявил бы ни одной лишней вещи или лежащей не на своем месте. Строгий стол с прессом для бумаги в виде пирамидки, на стене — пейзаж в простой темно-красной рамке. В книжном шкафу покоились книги, солидные, в неброских переплетах. Просто хорошая кожа с тиснением. Среди них попадались как исторические труды, так и сочинения по экономике, географии и геральдике.

И большую их часть Абигейл знала едва ли не наизусть.

— О, леди Виржиния, проходите! — герцогиня встретила меня стоя и жестом пригласила к уютно обустроенному «уголку покоя» — два кресла эпохи Ее величества Катарины Третьей да низкий кофейный столик, на котором служанка заканчивала сервировку. — Присаживайтесь, прошу. Как ваше здоровье?

— Благодарю, прекрасно, — улыбнулась я, устраиваясь в кресле. Оно оказалось куда жестче, чем выглядело, и заставляло держать спину исключительно прямо.

На столике, кроме чашек с кофе, собственно, кофейника, непременных тостов и любимых Абигейл воздушных пирожных, стояла и тяжелая, запирающаяся на ключ шкатулка. Вскоре герцогиня отпустила служанку, закрыла за нею дверь на щеколду и обернулась ко мне. Я невольно вздрогнула — так изменилось выражение лица хозяйки. Сразу стали заметны тщательно закрашенные белилами синяки под глазами.

— Абигейл?

— Еще одна записка, Виржиния, — вздохнула герцогиня, бессильно опускаясь в кресло. — И знаете, где я ее обнаружила? На своей подушке. Утром, когда проснулась. А эти раззявы, которые сторожили дверь, уверяют, что ночью никто не входил. И как прикажешь это понимать?

— О… право, теряюсь, — аппетит у меня пропал совершенно, несмотря на божественный запах свежих пирожных. — Могу я взглянуть на нее?

— Нет, — голова Абигейл тяжело качнулась, как будто отдельно от тела. — Сейчас записка у «гусей». Что они с ней, интересно, делать будут? К гадалке отнесут? Впрочем, можешь взглянуть на другие — они в точности такие же.