Вионор Меретуков - Тринадцатая пуля Страница 6

Долго ждал.

И вот оно — сладостное мгновение! Так, уже лучше — можно пошевелить пальцами ног. Можно, пока еще осторожно, но уже с некоторым, почти молодецким, вызовом повести плечами, предварительно осторожно расправив их.

Я чувствовал, как божественные искры, миллионами иголочек вонзившиеся в стенки желудка, гонят, гонят огненную живительную волну, стремительно набирающую победительную силу, ко всем членам моего многострадального тела.

Да, теперь без опаски можно было сказать — жизнь возвращалась ко мне!

Из ванной, где стоял радиоприемник, донеслись звуки музыки, торжественной, прекрасной, — я узнал божественного Равеля! — она зазвучала величественно и мощно, отражаясь от закопченных сводов кухни.

Внезапно, как по мановению волшебного жезла, за окном прекратился мокрый снегопад, и золотой свет залил комнату. Закономерной, здравой и оправданной показалась мысль выпить еще немного водки. Я и выпил. И даже закусил.

Жизнь, жизнь, жизнь возвращалась ко мне!

Жизнь, как проказливый и радостный солнечный зайчик, проникающий сквозь давно немытое окно в грустную обитель страдающего от одиночества анахорета; о, жизнь, славлю, славлю, миллион раз славлю тебя! О, жизнь, как исполнение самых смелых, самых дерзновенных мечтаний, как нескончаемый поток удач и наслаждений, как успех и счастье познания мира, как блаженство обладания женщиной!

Но не той, толстой, под ватным одеялом!

Хотя с чего это я взял, что она толстая?..

Впрочем, все это вздор, главным же и определяющим было то, что меня неудержимо потянуло работать.

Не теряя времени, я выпроводил недоумевавшую и слегка упиравшуюся незнакомку за дверь, отведя ей очень незначительное время на приведения своего туалета в порядок. Я подбадривал даму легкими шлепками по местам, расположенным чуть ниже спины.

— Как-нибудь позвоню… — весело и беззаботно лгал я, когда ослепительная блондинка, злобно шипя, спускалась по лестнице.

Я хлопнул дверью и, потирая руки, бросился в комнату. Там, против света, рядом с зеркалом, в подрамнике, закрытая легким, вишневого цвета шелком, находилось то, ради чего я жил, ради чего мне иногда хотелось "безумствовать, любить, целоваться и пить". Вроде так некогда сказал какой-то поэт.

Работа над этой картиной длилась долгие годы.

Это было сокровенное.

Тайное.

Эта картина никогда не покидала моего дома.

Иногда я месяцами не подходил к ней, зная, что могу прикасаться к холсту только безупречно чистыми руками.

И эти месяцы заполнялись примитивной — правда, требующей адского терпения и ангельского смирения, — поденщиной: грязной работой за презренный металл.

Я написал огромное количество полотен, где меня, как художника, не видно. Но на это был спрос, а мне хотелось вкусно есть и пить. И не завтра, а — сегодня. И я вкусно ел и пил, презирая себя за слабость. Тема, знакомая многим. И не только художникам…

Но иногда приходило время, когда я брал в руки кисть и ощущал в душе порыв, сравнимый с сумасшедшим порывом океанского ветра. На меня обрушивался бушующий ураган ничем не ограниченной свободы, и тогда я всем своим существом осознавал, что для меня не существует ничего невозможного.

В эти мгновения я мог всё! Сегодня для меня как раз настало такое время.

Но, увы, работу над незавершенным полотном, к которому я испытывал трепетное чувство, сравнимое с чувством благоговейной влюбленности, пришлось отложить, ибо в самый разгар моих творческих поползновений возвышенную тишину разорвал резкий телефонный звонок.

Проклиная все на свете, я взял трубку.

И услышал голос с акцентом. Звонил Лаврентий Павлович Берия…

Глава 3

… А как всё забавно и занимательно начиналось! Кто бы мог подумать, что между сном и реальностью могут быть такие тонкие, прозрачные преграды!

Как-то тяжелой осенней ночью явился мне сон. Как я уже говорил, мне и прежде доводилось видеть самые разнообразные сны — обычные такие сны образца двадцать первого столетия: цветные, многосерийные, стереоскопические и звуковые.

Но этот сон был особенный.

Всем снам сон!

Приснился мне некто. И этот некто, когда я под утро раскрыл глаза, сидел на краю моей кровати и… икал. Скромно так сидел и робко икал, деликатно прикрывая усатое калмыцкое лицо толстой ладонью.

Я вытаращил глаза — минутой раньше этот икающий усач успешно скакал на лихом коне в моем предутреннем сне, угрожающе размахивал сабелькой, норовя рубануть меня по шее, а теперь — извольте! — приладился сидеть на моей постели!

— Семен Михайлович Буденный, — вежливо представился кавалерист и интимно добавил: — Легендарный командарм Первой Конной.

Продолжая в ужасе таращить глаза, я почувствовал, как могильный холод пробирает меня до основания. Знаете, где у человека находится основание? Знаете? Теперь я тоже знаю — там, где у наших отдаленных предков находился хвост.

Ну, все, думаю, доигрался: белая горячка. Как у Саболыча в прошлом году.

Его тогда пожарные снимали с карниза четвертого этажа: по карнизу Саболыч на карачках крался к окну своей комнаты — он думал, пьяный дурак, что забыл ключи дома.

Как я ни моргал выпученными глазами, как по-детски ни тер их кулачками, как ни призывал на помощь Создателя, в которого временами принимался верить, — ничто не помогало: Буденный как сидел, так и продолжал сидеть на кровати, поскрипывая кожаными ремнями, которые многократно перепоясывали его коренастое туловище сразу в нескольких направлениях, скрепляя его, как железные обручи скрепляют пивной бочонок, и никуда — ни в какой сон — возвращаться не помышлял. И… икал.

И сейчас он где-то бродит, незримый, и только слышно, как мелодично позвякивают шпоры да временами эхом по квартире прокатывается молодецкая икота.

Теперь я понимаю, что он был первым, этот клятый командарм, кто, единожды приснившись, сразу угнездился в моей квартире. За ним, как известно, последовали и другие.

Поскребышев говорит, что товарищ Сталин уже несколько раз справлялся о лошадином маршале, но того никак не могут найти: он исхитряется никому не попадаться на глаза.

Ему бы служить по известному ведомству — там, должно быть, такие невидимки нужны, и он бы был на вес золота. А может, просто первый блин вышел комом, и материализовался Семен Михайлович, так сказать, не в полной мере, не до конца. И вот слоняется теперь, как тень самого себя.

…Моя квартира продолжает волшебным образом расширяться. Иногда в столовой, в стене у шкафа, возникает тайных ход, ведущий в конный манеж цирковых размеров.

Там Сталин, я однажды подглядел, с хлыстом в руке, стоя в центре, гонял по кругу вороных мустангов, на которых восседали Клим Ворошилов с гадливой улыбкой на фарфоровой морде и плотный Василий Блюхер, сверкавший сизой бритой головой.

(Эти приснились мне как-то в ночь, когда я на заплетающихся ногах вернулся домой с капитальной попойки в непотребном заведении с ликерами и женской прислугой).

А в стороне от конного манежа, в шатре, под бордовым балдахином с золотой бахромой, сидели за круглым столом и коротали время, играя в "очко", мрачный чернобородый король Артур, славный рыцарь сэр Ланселот и Изольда Прекрасная.

Изольда, пучеглазая рыхлая тетка — точь-в-точь Надежда Константиновна Крупская в старости — все время ругалась по-русски, что и понятно, ибо регулярно проигрывалась в пух и прах.

Итак, подсчитаем: призрачный Буденный, Сталин, Поскребышев.

Ударная тройка картежников под балдахином.

Славные революционные полководцы Блюхер и Ворошилов.

Лошади!!!

Теперь вот, похоже, и Берия…

…Я ногой толкнул дверь в приемную Сталина. Поскребышев, не глядя на меня:

— Стучаться надо!

— Еще чего! Пойдите и скажите вашему генералиссимусу, чтобы взял трубку. Берия на проводе… И еще. Скажите ему, чтобы долго не занимал линию: мне должны звонить из Союза художников…

— Оставьте, — отмахнулся помощник, вставая и направляясь к двери сталинского кабинета, — никто вам не позвонит.

Я поспешил в комнату и прильнул к телефонной трубке. Послышался щелчок, я услышал непонятную речь, — говорили, вероятно, по-грузински, — потом воцарилось молчание, которое длилось так нестерпимо долго, что у меня зачесалось под черепной коробкой; наконец телефон снова ожил, и я услышал, как где-то, за тридевять земель, властный голос рявкнул: "На караул!". А может, и просто "Караул!"?