Колдун (СИ) - Вэрди Кай Страница 62

Уставший до жути подросток послушно стянул с себя армяк. Бирюк выдернул его из рук мальчишки и понадежнее запутал в камышах. Прислушиваясь к происходящему выше по течению, он слегка высунулся из зарослей. Оценив обстановку, дернул засыпавшего на ходу Мишку.

— Поплыли. Потом отоспишься, — зашипел он.

Видя, что парень совсем плохо реагирует на внешние раздражители, Захаров принялся с силой растирать ему уши. Четко уловив момент, когда Мишка от неожиданности раскрыл рот, чтобы заорать, заткнул ему рот ладонью.

— Не ори! Терпи. Сейчас полегче станет, — прошипел он и продолжил экзекуцию. — Хорош, — глянув на вытаращенные глаза Мишки, хватавшего ртом воздух, резюмировал он. — Поплыли.

Плыть без армяка оказалось гораздо легче. Бирюк, не обращая внимания ни на раны на спине, воспалившиеся и вновь исходившие кровью вперемешку с сукровицей, ни на холод, размеренно плыл большими гребками, таща за собой Мишку на буксире. Но вскоре устал и он.

Заметив недалеко от берега деревню, он выбрался на берег, и, оставив парня в засаде, отправился туда. Мишка, у которого кружилась голова и веки были чугунными, трясясь от холода и стуча зубами, боялся присесть или прислониться к чему-нибудь, чтобы не уснуть. Он переминался с ноги на ногу, скрипя от каждый раз пронзавшей его боли зубами. Наконец, Захаров вернулся. Он был одет в видавший виды армяк, сухие штаны, и нес в руках какие-то тряпки.

— Переодевайся, — сунул он подростку сухие вещи.

С помощью Бирюка натянув на себя сухую одежду, он обреченно потащился за ним следом, спотыкаясь на каждом шагу. Голова работать уже отказывалась — ранение, боль, использование дара и трое суток без сна давали себя знать. Жуя на ходу сунутый ему Бирюком кусок хлеба, подросток не ощущал ни его вкуса, ни голода. Механически двигая челюстями, он с трудом проглатывал пережеванную пищу, порой забывая даже о том, что ее надо проглотить. Все его сознание было сосредоточено на одном — передвигать ноги вслед за качавшейся перед ним спиной.

В какой-то момент Мишка просто упал. Ткнулся носом в траву и так и остался лежать, не шелохнувшись.

Проснулся он неожиданно. Он стоял на развалинах разоренного города, почему-то босой. Бетонное крошево неприятно кололо ступни. Ноги мерзли. Ветер развевал обрывки белой занавеси, реющей на остатках перекошенного оконного проема, словно флаг погибшего знаменосца, оставшийся на поле боя. Несло гарью и жжёным мясом. Запах ржавого железа тонкой ноткой коснулся обоняния. Мишка повел носом по направлению источника, и взгляд его застыл на собственных руках. Красные, сплошь покрытые кровью по самые локти. Мальчишка тряхнул головой, зажмурился, пытаясь выкинуть из головы увиденное, но все оставалось прежним — хаос и смерть вокруг него торжествовали.

Неожиданно перед ним появилась девочка. Она, как и Димка когда-то, словно соткалась из предутреннего тумана и света звезд, возникла над чудом уцелевшим газоном с мелкими пестрыми цветами. Мишка, увидев перед собой Тамару, страшно удивился, еще не понимая, почему она здесь? Или он там? Серьезно взглянув на него, девочка молча поманила подростка за собой.

Мишка сделал шаг к ней, еще один… Осколки больно впивались в ноги, оставляя на бетоне темные следы. Девочка все отдалялась, маня его в неизвестность. Он шел за ней, ускоряя шаг, но никак не мог догнать. Он шел все быстрее, уже не замечая боли, пока не сорвался на бег. Тамара уплывала, растворяясь в лучах поднимавшегося из-за горизонта солнца. Пылающий город остался позади, выбрасывая клубы черного смрада в чистое, ясное небо. А Мишка все бежал. Ему казалось, что еще секунда — и он наконец догонит ее… Ему было совершенно, жизненно необходимо догнать девчонку!

Тамара остановилась. Ее улыбка была теплой и печальной. Мишка кинулся к ней, раскинув руки для объятий. Еще шаг и… он схватил воздух. Тамара исчезла, растаяла, белесой дымкой растворившись в желтой, опадавшей листве.

— Тома… — прошептал подросток, оглядываясь вокруг. — Тоом… — позвал он девочку громче. — Тамараааа… — закричал он изо всех сил.

— Ты чего орешь, придурок? — заткнув ему рот свой ладонью, зашипел у него над головой Бирюк, крепко прижимая рвавшегося куда-то пацана к своей груди.

Услышав над собой шипение Егора и обведя глазами осенний лес, сквозь осыпавшуюся листву которого проглядывали редкие, прорвавшиеся сквозь сплошь обложившее тучами небо лучи солнца, Мишка, тяжело дыша, замер. Он пытался понять, что произошло. Кажется, он все-таки выключился, и ему приснилась Тамара. Приснилась? Почему он тогда стоит, а не лежит?

Вцепившись в руку Егора, зажимавшую ему рот, Мишка потянул ее вниз, убирая от своего лица. Бирюк с опаской отпустил его.

— Мы шли? — отойдя и повернувшись лицом к напарнику, спросил Мишка.

— Мы спали. Ты упал и выключился. Поднять тебя не получалось. Проснулся я от того, что ты толкнул меня. Ты куда-то бежал, а потом встал и кричать принялся, — рассказал ему Бирюк. — Я тебя догнал, да рот тебе зажал, чтобы не орал. Думал, во сне бродить начал. Смотрю — а ты не спишь. Привиделось чего? — спросил он напряженно, словно ожидая плохих новостей.

— Не знаю, — тряхнул головой Мишка, ощущая внутри непонятную пустоту, перемешанную с тревогой и непреодолимым желанием куда-то идти, торопиться… куда-то успеть… — Далеко нам до наших? — вдруг спросил он.

— Не знаю. Так, по прикидкам, часа четыре, а с твоим ходом… Сложно сказать, — задумался Захаров. — Да и я уже тот еще ходок…

— Пошли, — вздохнул Мишка и, торопливо выломав в ближайшем орешнике палку, тяжело опираясь на нее при ходьбе, пошагал вперед, туда, куда его тянуло словно канатом, периодически оглядываясь на бредущего за ним следом Бирюка, которого ощутимо шатало.

Глава 26

До Ильска они добрались глубокой ночью. Линия фронта сместилась далеко в сторону Луковнино. Там сейчас продолжался жестокий бой. Сам Ильск, разрушенный едва ли не до основания, напоминал муравейник: тут и там горели костры, ржали лошади, то и дело темноту прорезал свет фар подъезжавших и отъезжавших машин. По городу носились медицинские сестры, собирая раненых, пробегали с носилками обозники. Тяжелораненых грузили на полуторки и телеги и вывозили в санитарный батальон дивизии Егорова, либо везли сразу в госпиталь. С окраины города взлетел самолет, и, сделав круг, направился в тыл.

— Видать, подкрепление подошло, — наблюдая за повышенной активностью в городе, прошептал уже едва двигавшийся Бирюк и сдавленно закашлялся.

— Пошли сперва в санчасть, а потом я майора найду, — проворчал Мишка.

— Пошли майора сыщем сперва, — вздохнул Егор, тяжело отталкиваясь от земли, чтобы подняться, и упираясь затылком в дуло автомата.

— Руки за голову и легли, — раздался над ними незнакомый голос.

Мишка и Егор послушно распластались на земле, заложив руки за голову.

— Ребят, мы свои. С задания возвращаемся, — спокойно проговорил Захаров.

— А чего залегли тогда? Чего выглядывали? «Свои»… — проворчал тот же голос, выворачивая руки за спину Мишке, а затем и не сдержавшему стон Бирюку.

— Сволочи, он же ранен! Своих же калечите, уроды! — в ярости задергав связанными руками, заорал Мишка. — Ведите нас к командиру! Откуда вы взялись только такие… — хокнув от дружеского пинка сапогом под дых, подросток закашлялся.

— Молчи, Колдун, — прохрипел Егор. — С командиром поговорим.

— Заткнитесь, оба! — награждая ударом сапога и Бирюка, проговорил часовой. — Не до вас командиру сейчас. Вставайте и потопали!

Подняться самостоятельно со связанными за спиной руками разведчики не смогли. Четверо солдат, патрулировавших территорию, поставив на ноги, были вынуждены почти тащить их на себе — развязывать руки «диверсантам», пусть и раненым, никто не собирался. Впрочем, тащили их недалеко: сбросив в один из уцелевших подвалов, заперли крепкую дверь и приставили часового.

С трудом сев, Мишка, обливаясь потом и рыча от боли, встал на колени и пополз к Егору. Бирюк лежал на животе, и на Мишкины поползновения совершенно не реагировал. Добравшись до Захарова, подросток плюхнулся на задницу и повернулся к нему спиной. Буквально выворачивая себе руки, нащупал узел у напарника на руках и попытался его развязать. Попытки с двадцатой, обломав себе все ногти и едва не воя от боли в стянутых веревкой руках, парень почувствовал, что узел наконец поддался.