Игорь Тумаш - По совместительству экзорцист Страница 8

— Ясны–то они ясны, — ответил детектив в глубокой задумчивости, — но вот как к ним подступиться… Нужно хорошенько подумать.

— Думайте, — «разрешил» депутат российской Государственной Думы от студеного Ханты — Мансийского избирательного округа. — В средствах можете себя не ограничивать. Даже если потратите больше, чем Уралов должен вернуть — не имеет значения.

А теперь милости просим в кабинет детектива. Это одновременно и гостиная, и спальня, и… В общем, это единственная комната однокомнатной квартиры. К тому же, надо отметить, основательно прокуренная. «Казбеком». Где Георгий Иванович достает столь редкую марку? Покрыто мраком.

Убранство комнаты — спартанское: панцирная кровать с несвежим постельным бельем, вдоль стен стеллажи с папками, на столе компьютер. Кругом пыль запустения, окурки раздумий и следы бобыльских трапез на скорую руку. Развалившись в единственном кресле, детектив сидит перед монитором с блаженной улыбкой наркомана, который после долгих мытарств наконец достал дозу. На экране лицо Григориади анфас и профиль, как снимают для следственного дела.

«Григорий Константинович Григориади, он же Андрон Самуилович Копытов, поданный Республики Гондурас, — мысленно, смакуя каждое слово, как бы озвучивал криминальную хронику детектив. — Он же, как удалось недавно установить следственным органам, Василий Константинович Григориади. Имеет шесть судимостей: хищение личного имущества граждан, хищение государственного имущества в особо крупных размерах, покушение на убийство, мошенничество, многоженство, фальшивомонетничество».

— Объект исследования индицирован, — торжественно произнес он и задумчиво добавил: — Объявления в газете Григориади уже не дает. Но ведь на достигнутом не остановится… Насколько я его понимаю, Григориади принадлежит к игрокам заводного типа: когда к ним начинает идти карта, теряют всякую осторожность и увеличивают ставки в геометрической прогрессии до тех пор, пока внезапно не проигрывают все… Так чем же Уралов займется дальше?

Это выяснилось через несколько дней. На своей битой «восьмерке» Прищепкин прорывался в центр города, и будучи прижатым к бордюру, притормозил на светофоре. Тут его внимание привлек плакат на ограждении вокруг ремонтируемого здания: «Во Дворце ветеранов состоится концерт. Первое отделение: выступление мормонского джазового квартета «Вифлеем» и проповедь толкователя Библии из американского штата Айова преподобного Патрика О*Грегори: «Я пришел дать вам счастье».

Едва успел он прочесть верхнюю часть плаката, как загорелся желтый. Водитель следующего за «восьмеркой» грузовика тут же принялся давить на клаксон так, будто Прищепкин впал в летаргический сон.

— Ну что ты дергаешься, козел–самолет! — беззлобно пробормотал детектив на экспансивном языке дорог и вынужден был газануть.

«Второе отделение: «Давай закурим, товарищ, по одной». Фронтовые песни в исполнении Глафиры Сорокиной», — дочитал он уже на следующем плакате, обнаруженном на другом перекрестке.

О том, что «преподобный» Патрик О*Грегори — очередное перевоплощение Григория Григориади, детектив сообразил сразу: ну кому еще по силам раздавать счастье?

Что же касается Глафиры Сорокиной, то она нуждается в представлении разве что для поколения «кислотников». А например, для бойцов Первого Украинского фронта, солисткой ансамбля песни и пляски которого она начала творческую биографию, Сорокина являлась тем, что сейчас принято называть секс–символом. Пушки, говорят, смолкали и минометы захлебывались, когда Глафира своим глубоким грудным контральто заводила: Бьется в тесной печурке огонь.

Однако в союзном масштабе Сорокина смогла раскрутиться лишь в начале пятидесятых, когда ей стал покровительствовать некий член Политбюро.

Когда «голубой экран» приперся в каждую советскую семью, пик популярности Сорокиной уже давно миновал, и она стала чем–то вроде «дежурного телеблюда», которым в обязательном порядке кормили всех, кто включался на десерт в лице Магомаева или того же Хиля.

А в семидесятые она вдруг и вовсе исчезла. Наверно с подачи органов, прошел слух, будто умерла от рака кожи. На самом же деле Сорокина просто в очередной раз вышла замуж, но за диктатора недружественной Советам африканской страны.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

В назначенный день и час Прищепкин слился в фойе ДК с толпой ностальгирующих по ушедшей жизни дряхлых дедков в белых полотняных кепочках и рыхлых старушек в орденах, как новогодние елочки в игрушках. Так как шоу было бесплатным, то концертный зал оказался переполненным.

Выступление мормонского квартета и проповедь доктора богословия были ветеранам тем самым дежурным блюдом, которое они согласились хавать лишь по той причине, что хотелось бесплатного десерта в лице бывшего секс–символа Первого Украинского.

Кто такие мормоны, ветераны толком не знали; но представившиеся таковыми и не были. Это, впрочем, не имело никакого значения. С таким же успехом концерт могли открыть какие–нибудь папуасы–баптисты. Все равно, по замыслу «преподобного» Патрика О*Грегори, им отводилась роль декорации. И громоотвода, о чем Прищепкин сообразил позже.

Банджо, контрабас и расстроенное пианино сопровождалось яркой, навязчивой цветомузыкой на большом экране за спинами музыкантов. От мельтешения цветов у Прищепкина с первой же минуты закружилась голова. Заслезились, будто от перенапряжения, глаза. Ощущение было такое, словно ему приходится читать какой–то плохо разборчивый текст. Понятно, что еще хуже почувствовали себя старики. Рядом с Прищепкиным кого–то даже рвало.

Цвета на экране преобладали фиолетовый и кроваво–красный. Прищепкин, поняв что цветомузыка «преподобным» Патриком О* Грегори чем–то «заряжена», плотно закрыл глаза. Это помогло ему почувствовать едва уловимый ЗАПАХ СЕРЫ.

О существовании огромного количества технологий по манипулированию массовым сознанием Георгию Ивановичу было хорошо известно. Например, он много читал про «эффект двадцать пятого кадра». Однако на практике с ними еще не сталкивался.

Старики вокруг Прищепкина вдруг принялись молиться. Однако, так как и «Отче наш» знали далеко не все, то получился разнобой: кто–то молился «милосердным» инопланетянам и «праведным» летающим тарелкам, о которых бедным старикам прожужжали все уши, кто–то… маршалу Жукову, какой–то дедок даже… дельфину: «О, чуткая космическая рыба…»

«В принципе, все ясно, ведь каждый цвет имеет определенную ассоциацию. Тот же фиолетовый считается божественным, кроваво–красный — страсти: передача информации в форме приказа на подсознание посредством языка красок, — догадался Прищепкин. — А сейчас самое время появиться преподобному Патрику О'Грегору. В белых одеждах!»

Квартет удалился, вспыхнули прожектора и, будто выплавясь из ослепительного света, в золотом фокусе световых потоков эта легкая на помине обезьяна и возникла, действительно облаченная в белоснежный хитон. Старики заволновались, задрожали и латунь наград на грудях дружно дзинькнула. Призывая к вниманию, жестом императора Тиберия, шарлатан поднял руку:

— Я пришел дать вам счастье! — напыщенно заявил «преподобный». — И дам его. Вы спросите: кто он такой? В качестве ответа зачитаю отрывок из подлинного текста Библии, который еще не был искажен многочисленными переводами и самозваными редакторами. — Григориади поднимает над головой вечную книгу. Открывает и как бы цитирует. — Ибо так любит Бог мир, что на стыке тысячелетий пошлет на землю своего второго сына, нареченного Патриком, дабы всякий, поверивший в него, не погиб, но имел жизнь вечную. Итак, послал Бог сыновей своих в мир, чтобы мир спасен был через них. Верующие в предназначение второго сына не судятся, а не верующие уже осуждены на вечные муки в камалоке. Факт же состоит в том, что свет и цвет уже пришли в мир…

Разглагольствования каннибала оборвал один из слушателей, для этого зала чужеродный, средних лет, интеллигентного вида мужчина:

— Проходимец! — вскакивая с места, гневно выкрикнул он. — Не слушайте его. Я кандидат исторических наук, много лет изучал Библию и могу с уверенностью…

— Прощаю тебя, ибо кроток, — величаво заткнул гражданина павиан.

С места вскочил еще один гражданин — перекошенный от ярости, словно оскорбленный обвинением «преподобного» до глубины души, сравнительно молодой, со вкусом одетый. Такого самца сюда вряд ли смог бы привлечь девяностолетний секс–символ Первого Украинского фронта. Ангажирован многоликим приматом?

— И никакой он не историк! Золотарь! — завопил этот тип, указывая на обвинителя пальцем. — Десять лет его знаю, и все эти годы он за водку нужники по городу чистил! Да этот дегенерат читать, наверно, не умеет! Вон его отсюда!