Ц. Цыбиков - Слишком много колдунов

Ч.Цыбиков, Ц.Жигмытов

СЛИШКОМ МНОГО КОЛДУНОВ

— Глава первая, где Аслан аль-Джазия попадает в легенду

На закате июльского дня в мире, где всё уже произошло, в доме на окраине деревушки под названием Малый Лакон, расположенной в провинции Лангедок, молодой человек двадцати четырёх неполных лет медленно отступал спиной к двери, выставив саблю перед собой. В левой руке он держал свечу, которая больше мешала, чем помогала разглядеть его непрошеных гостей; их было двое, вслед за ними через выдавленное окно лез третий, и шагали они медленно, переваливаясь. Питер, не глядя, толкнул ногой дверь, петли заскрипели, повеяло прохладой.

— Вы кто? Что вам нужно? — громко произнёс он.

Незнакомцы не отреагировали. Квадратное лицо ближайшего к Питеру незваного пришельца не имело никакого выражения, и, казалось, что он даже смотрит куда-то мимо Питера, вбок и вдаль. Никто из них не был вооружён, и молодой человек, не без оснований считавшийся хорошим фехтовальщиком, чувствовал себя вполне уверенно — ровно до того мгновения, как ступил за дверь; он успел почуять быстрое движение сзади и даже почти развернулся, но тут в левом глазу будто взорвалась ослепительная петарда, и наступила тьма.

Он разлепил веки через полтора часа, подвешенный за связанные руки; оглядел незнакомую круглую комнату без окон, освещённую мягким желтоватым светом, и произнёс хрипло:

— Колдун. Я так и знал.

Мало где несправедливость мира ощущается так ясно и безнадежно, как в самых глухих его закоулках. Питер Кэтфорд, молодой учёный из Королевской академии наук, стоял на отвороте с Тулузского тракта, обозначенном столбом и доской с кривой надписью«…десь бу… тракт…р», что означало, по всей видимости, «Здесь будет трактир». Надписи и столбу было лет десять, а отворот вёл в деревню Малый Лакон, и в данный момент Питер мрачно эту самую деревню осматривал, пока что издалека. Даже в ярком полуденном свете солнца она выглядела не слишком приветливо: небольшие покосившиеся домики, кривые улицы, извилистая речка, кладбище, взбирающееся на угрюмый серый холм. Если бы молодой человек знал, что через пару часов его здесь ждёт потеря сознания и плен, он бы, не колеблясь, повернул обратно в столицу — Лютецию, ранее известную как Париж.

Но сейчас самой несправедливой для него деталью пейзажа был мобиль королевских эвакуаторов, торчащий на площади и видный издалека. Больше всего эта машина походила на огромную, размером с хороший сарай, рыбу. Короткие (крылья? плавники?) плоскости в нижней части и выпуклая блестящая полупрозрачная кабина спереди придавали ей ещё и сходство с гигантской мухой или шмелём.

Это значило, что, во-первых, Питер опоздал, хотя у него изначально не было шансов опередить эвакуаторов. Во-вторых, это значило, что содержимое тайника древних, который собственно и был конечной целью его пути, в скором времени перекочует на склад службы королевской эвакуации, а не в лабораторию Академии, причём у Академии опять-таки изначально не было никаких прав ни на тайник, ни на найденное. В-третьих, это означало, что вся поездка из Лютеции до Лакона и обратно будет целиком за его счёт, при том что заведующий кафедрой профессор Виннэ предупреждал Питера: если ему ничего не удастся найти и раздобыть хотя бы на время, Академия не станет возмещать ему расходы.

Медленно, но неотвратимо Питер начинал осознавать, какой он самонадеянный идиот.

У обычных людей, не таких везучих, как Питер, этот момент наступает, как правило, много раньше: они, обычные люди, обнаруживают, что не всё в мире двигается согласно их желаниям, как-то справляются и живут дальше, играя в салочки и солдатиков. Месье же Кэтфорд, чью фамилию все норовили произнести как Кафор, с детства был балованным, небесталанным и довольно везучим — опасное при определённых обстоятельствах сочетание. После смерти родителей он, согласно их воле, пошёл учиться в Нормальную школу, которую с блеском и закончил; после этого он стал аспирантом на кафедре археософии в недавно образованной Академии наук, быстро защитил научную работу по эллиптическим представлениям кривых и получил степень доктора абстрактных наук и должность заместителя заведующего кафедрой. Размеренная жизнь, признание маститых коллег, ранняя слава — немудрено, что Питер быстро и нечувствительно пришёл к выводу, что мир, в принципе, не так уж мудрён (куда уж ему до эллиптических кривых!), и если не целиком, то в его личной окрестности подчиняется его, Питера, желаниям и власти. И, обнаружив в архивах упоминания о ещё не описанном и не эвакуированном тайнике древних, он немедленно возомнил себя его открывателем и владельцем, ибо знать значит владеть, n'est-ce pas?

Ясный голос этого знания, увы, был слышен только ему, так как никто из его коллег по кафедре археософии в «Лангедокский тайник» не верил — главным образом потому, что поверившему грозили полторы недели тряски в дилижансе и бог знает сколько дней проживания в местности, где при слове «культура» хватаются за дрын; заведующий кафедрой профессор Виннэ в личной беседе прямо призвал молодого доктора наук не выпендриваться и искать наследие древних там, где все нормальные люди ищут, то бишь поближе к столице.

— И, что характерно, находят! — Господин Виннэ потряс сморщенным пальцем в воздухе. — Находят!

И, конечно, ничего не подписал; так казённая экспедиция стала отпуском за свой счёт, им же и осталась. Питеру, правда, удалось прихватить в секретариате копию ордонанса о содействии Академии в её изысканиях, но этой бумагой его везение и ограничилось. Также ему никто не удосужился напомнить о том, что с недавних пор всё наследие древних является собственностью короны, которая распоряжается им посредством службы королевской эвакуации; и это тоже наводило на малоприятные мысли о подлинном отношении к нему его коллег. Хотя половина лишений были позади, но они же были и впереди, потому что надо было возвращаться: а это почти пять суток дилижанса, трактир в Тулузе и попутная телега. Всё это оставило недобрую память о себе во всех частях его организма: от внутренностей, которые, казалось, сплошь попеременялись местами, до спины и задницы, приобретших несвойственную их природе жёсткость и угловатость.

Питер непроизвольно потёр сюртук в области поясницы и решил, что он переночует в деревне, а поедет домой уже наутро. Насчет ночлега он не сомневался, потому что он был пешком, а пеший путник, как известно, кажется более безобидным. И вообще, он странник в поисках истины, вот кто он; его радость в том, чтобы делиться своими знаниями со всяким, кто поможет ему в его нелёгком пути. Любовь к истине и поиск её каждый день — вот высшая добродетель. Несмотря на довольно прохладное утро, Питер почувствовал тепло и душевный подъём: главное ведь, думал он, найти верные слова, зовущие к высокому, к истине и добру, они суть ключ к сердцам людей, пусть и огрубевших под гнётом деревенской повседневности.