Луи Буссенар - Десять тысяч лет среди льдов

Луи Буссенар

Десять тысяч лет среди льдов

1

Полярная страна. Всюду, куда ни кинуть взгляд, одни бесконечные льды, то наваленные в беспорядке друг на друга, то расстилающиеся бесконечною равниною. Со всех сторон слышится страшный гул и треск от ломающихся ледяных глыб. Они сталкиваются, борются и рассыпаются на тысячи кусков, производя настоящий хаос в этой пустыне. Тусклое небо, еле освещенное слабым мерцанием звезд, еще более усиливает мрачный колорит полярной картины.

Среди такой безотрадной обстановки, на грудах синеватого льда, в последней агонии мучается человек. Один — в этой ужасной пустыне! Последний, оставшийся в живых из всей полярной экспедиции, этот человек был свидетелем гибели своего корабля, смерти товарищей, умерших от лишений или поглощенных мрачною бездною, и теперь умирает во льду, после отчаянной борьбы со смертью. У него нет ни крова, ни пищи, ни одежды! Чувствуя свое бессилие, чувствуя наступающую смерть, он равнодушно ложится на лед и ждет конца. Ни страдания, которые испытывает он, ни полное одиночество, при котором ему приходится прощаться с жизнью, не могут, однако, сокрушить его закаленного духа, и он бесстрашно готов встретить конец, испытывая какое-то жгучее удовольствие при мысли, что превращается в ничто.

В эту минуту горизонт, доселе едва освещенный, вдруг вспыхивает кровавым багрянцем. Целые снопы огненного света заиграли на синеватых льдах. Освещенные яркими лучами, мерзлые глыбы загорелись тысячею огней, как будто все это были чистейшие бриллианты.

При виде такой перемены, лежавший на льду человек грустно улыбнулся, пробормотав про себя:

— Северная заря явилась кстати, — по крайней мере я умру в апофеозе!

Скоро его члены стали холодеть. Появилось онемение. Мысли начали путаться.

Однако, организм еще не теряет чувствительности. Страшный холод, замораживающий ртуть, производит мучительное действие. Начинается медленная, ужасная агония, сопровождаемая бредом, почти безумием.

Представьте себе человека, опущенного в ванну в 70» Ц. Приток теплоты будет быстро разрушать элементы тела, которого температура — только 37,5», и человек более или менее скоро умрет в ужасных мучениях, потому что его тело не может жить в такой температуре.

С другой стороны подвергните его холоду в -70». Организм будет быстро отдавать свое тепло для замещения этого холода, и результаты будут одинаковы. Разрушение организма будет одно и то же, подвергнется ли оно действию сильного холода или сильного жара.

Возьмите в руку кусок замороженной ртути или кусок раскаленного железа. В обоих случаях кожа почувствует ощущение жжения, — в первом случае от сильного отнятия тепла тела, во втором — от чрезмерного притока его извне.

То же чувствовал и умирающий. Его запекшиеся губы шептали:

— Жжет!.. Горю!..

Побелевшее лицо теряет свое выражение. Сердце еще бьется, но с каждым ударом все слабее. Широко раскрытые глаза, опушенные заиндевевшими ресницами, уставлены неподвижно к востоку. Полураскрытые, растрескавшиеся губы обнаруживают посинелый, распухший язык. Окаменевшие вены и артерии чуть бьются. Застывающая в них кровь почти неподвижна. Один мозг еще работает.

Человек, замерзая навсегда в этих вечных льдах, может еще мыслить.

— Конец мучениям!.. Я погружаюсь в ничто!..

Тело окончательно холодеет и превращается в сплошной ледяной кусок.

Что это? Грозная могила возвращает свою жертву? Каким необъяснимым для человеческого разума чудом это тело, совсем уже оледеневшее, начинает незаметно вздрагивать? Годы, века или просто минуты прошли с того времени, как усыпленный северною зарею полярный пустынник заснул вечным сном?

Сомнения нет, он оживает. Мускулы теряют свою окаменелость, сердце начинает биться. Теплота жизни согревает замерзшие члены. Умерший начинает приходить в сознание, бормочет словно в бреду и вдруг, вполне очнувшись, испускает невольный крик изумления. Его уши поражает странный шум. Глаза замечают неясные образы, которые суетятся с удивительною живостью.

Сбросив с себя толстый мех, покрывавший его с головы до ног, воскресший является в виде человека преклонных лет, но крепкого еще и бодрого. Его широкий, выдающийся лоб, изборожденный морщинами, свидетельствует о недюжинном уме. Его черные глаза, оттененные длинными ресницами, поражают глубиною и проницательностью своего взгляда.

Нос, немного согнутый в виде орлиного клюва, придает всей его фигуре выражение величия, а длинная седая борода, спадающая до середины груди, еще более усиливает это выражение.

Его резкому голосу отвечают мелодичные голоса, произносящие какие-то слова на неизвестном языке, непохожем ни на одно наречие, употребляемое на нашей планете. При звуках этих слов старец чувствует, как прежняя сила возвращается к нему, и решается заговорить.

Но что это, кошмар или нет? Не обманывают ли его чувства? Неизвестные люди, летающие около него, не касаются земли. Словно подвешенные за невидимую нить на высоте от нескольких вершков до одного аршина, они скользят в воздухе, производя грациозные движения руками и ногами, ходя и бегают с такою же легкостью, как будто они были на земле.

— Я грежу, должно быть, — громко вскричал старец, словно надеясь, что звук собственных слов возвратит его к действительности. — Где я?.. Кто вы?..

При этих словах, громко произнесенных, странные существа замолчали, как будто их деликатные уши, привыкшие лишь к гармонии, не могли переносить грубых звуков. Подобно неуловимым теням, оно мгновенно удаляются. Одни, более храбрые или менее впечатлительные, останавливаются в отдалении, другие бесшумно исчезают.

Не зная, чем объяснить подобную впечатлительность, соединенную с подвижностью, которая разрушает все законы статики, старец прибавляет:

— Я последний, оставшийся в живых член полярной экспедиции. Мое имя довольно известно в науке, так что, вероятно, кто-нибудь из вас слышал его. Кроме того, журналы всего света говорили об этой несчастной экспедиции и упоминали о моем отъезде. Меня зовут Синтезом. Я швед родом. Скажите же мне, кто вы, спасшие меня от смерти, и где я?

Ответа не было. Странные существа застыли в неподвижных позах между небом и землею, или бесшумно продолжали блуждать по зале, где происходило действие, постоянно выходя из нее наружу.

Подождав с минуту, Синтез произнес свои слова по-английски, надеясь, что этот более распространенный язык будет понятен для его собеседников. Молчание… Видя бесполезность попытки, он повторяет то же самое по-немецки, — то же молчание, только варварские звуки видимо раздражают его слушателей. Потом Синтез пробует французский язык, — ничего! Он перебирает все известные ему языки: итальянский, русский, испанский, голландский, греческий, арабский, индостанский, еврейский… — опять ничего!