Коллектив авторов - Полдень, XXI век (февраль 2011)

Главный редактор Борис Стругацкий

Полдень, XXI век (февраль 2011)

Колонка дежурного по номеру

Знаете ли вы, что такое фьючерсы?

Само слово «фьючерсы» происходит от английского слова «future», что означает «будущее». А называется так некая сделка, покупка-продажа, но не сейчас, а когда-нибудь в будущем. То есть, продавец надеется, что в будущем у него будет товар, а покупатель, что этот товар ему будет нужен.

Писатель всегда находится в сходной ситуации. Он работает для будущего, иногда – весьма отдалённого. При самых благоприятных условиях промежуток между созданием текста и его выходом к читателю составляет два-три месяца (я не беру в расчёт Интернет или газеты), а значит, сочиняя сейчас этот текст в декабре 2010 года, я должен думать, интересно ли будет его читать в феврале следующего?

Проще всего в такой ситуации писать о вечных ценностях или проблемах, но журналистика – такая вещь, что интересно писать и читать про то, что болит сегодня, сейчас.

А сейчас нас волнуют снегопады, пробки на дорогах и национальный вопрос.

И мне очень бы хотелось, чтобы перечисленные вопросы были сиюминутными. Чтобы читатель, раскрыв журнал и прочитав о них, воскликнул: «Как это всё устарело! Какие снегопады? Какие кавказцы? Какие пробки?»

Но, увы, я уверен, что и то, и другое, и третье сохранится в Москве до февраля. И если от пробок, в принципе, можно избавиться, хотя и трудно, то кавказцы и другие народности подобны снегопаду. Это существенная часть нашего климата, и надо просто научиться с ними жить. И если снегопад вряд ли сделает шаги в этом направлении – он как шёл, так и будет идти, – то разумные народности могут со своей стороны сделать шаг нам навстречу и тоже научиться жить с нами.

Под словом «мы» я подразумеваю тех, кто здесь жил и живёт, в том числе и представителей других народностей, научившихся жить здесь и сейчас.

Выпавший снег можно собрать и вывезти из города. Но с людьми так не поступишь. Нам остаётся только признать существование друг друга и равенство перед законом и Богом.

Александр Житинский

1. Истории. Образы. Фантазии

Дмитрий Смоленский

Проволочник

Рассказ

Я наливал чай, когда Юрико закричала в первый раз. Так кричат не от боли – тот крик жалобный и осторожный, выдающий желание сохранить силы, – а когда страшно до потери контроля над собой. Горячий фарфоровый чайник с полотенцем, наброшенным на ручку, я еще сумел опустить на стол, но Юрико закричала снова, и чашку я просто бросил. У дверей в ванную я оказался одновременно с лопающимся звоном, догнавшим меня из кухни. Горячая вода тонкой струйкой бежала в заткнутую пробкой раковину и вот-вот должна была наполнить ее до краев. Юрико смотрела на себя в зеркало сквозь пальцы, которыми она стянула вперед кожу на лице, и не повернулась ко мне, продолжая уже не кричать, а клекотать бьющимся в горле воздухом.

Шлепком ладони я закрыл кран. И этой же ладонью, только успевшей стать влажной, зажал поверх ее собственных пальцев рот.

– Что? – выдохнул я, пытаясь поймать ее взгляд.

– У-а-у-ы, – промычала она и дернула головой.

Я отодвинул руку.

– Уйди от меня… – взвизгнула Юрико, и я тут же ее снова заткнул.

– Успокойся. Не кричи. Сейчас сбегутся соседи и начнут колотить в дверь, – шепотом заговорил я. – Хочешь им все объяснять? Кивни, если поняла, и я тебя отпущу!

Она кивнула, но едва я убрал ладонь, как она зачастила, с каждым словом все сильнее взвинчивая себя.

– Я знала, что тебе нельзя верить! Никому не верила, а тебе поверила! Думала – доктор, взрослый человек, сумеет позаботиться о себе и обо мне. А теперь что, умирать? Я не хочу умирать – я еще и не жила толком!

Сначала я подумал, что у нее психоз. Вчера Юрико исполнилось двадцать, она официально стала совершеннолетней, и мы отметили ее день рождения в «Синдзюку». Сам я похмелья не чувствовал, но ведь она девушка… И тут я разглядел то, что она пыталась сжать пальцами на сморщенном лбу – тонкий, очень тонкий валик под кожей, идущий от переносицы косо вверх.

– Убери руки, – сказал я, и, когда она выполнила мою просьбу, осторожно прикоснулся кончиком пальца к складке. – Не больно?

Она не ответила, но и так было ясно, что больно ей не было. Я же чувствовал под двумя слоями кожи – своего пальца и ее лба – нечто твердое, похожее на обрезок стальной проволоки или толстой рыболовной лески. И это нечто чуть заметно двигалось в сторону волос.

– Стой здесь, не шевелись. И не морщи лицо, – скомандовал я. – Сейчас вернусь!

В среднем ящике кухонного стола, под скребком для чистки рыбы и штопором, у меня валялся сосудистый зажим. Конечно, не иглодержатель – тот держал бы надежней, но лучшего инструмента у меня не было. Хорошо еще, что в картонке осталось последнее лезвие для безопасной бритвы. Распечатать его, разломить продольно, одну половинку зажать и еще раз обломить, на этот раз под углом – все манипуляции заняли меньше минуты.

Юрико стояла, как я ее и оставил, лишь оперлась рукой о маленькую раковину. Я плеснул из флакона с одеколоном на обломок лезвия в зажиме, смочил себе подушечку большого пальца и протер им кожу на лбу девушки. Проволочник почти достиг линии роста волос, ему оставалось до нее чуть больше бу[1].

– Закрой глаза, – попросил я, – и повернись к свету.

Она чуть сдвинула к лампочке над дверью бледное до синевы лицо и зажмурилась. Я вдохнул, ухватил левой рукой Юрико сзади под шею, примерился лезвием и сделал возле самой головки паразита небольшой разрез, наполнившийся блестящей кровью.

– Н-н-н! – промычала Юрико, отозвавшись на боль.

Я лишь сильнее сжал ее затылок, расстегнул зажим инструмента, сбросив испачканное лезвие в раковину, и полез его подраздвинутыми браншами в рану. Вообще я не хирург – гастроэнтеролог, но в интернатуре мне пришлось проходить двухмесячный практический курс оказания неотложной помощи, в частности, однажды ассистировать травматологу, извлекавшему из пятки ребенка обломок швейной иглы. Много лет прошло, но до сих пор памятен звук, с которым стальной хирургический инструмент наталкивался на увязшее в тканях инородное тело. Трудно подобрать слово, точно его описывающее: хруст? скрежет? Сейчас было очень похоже на ту операцию, и я, соприкоснувшись браншей с паразитом, застегнул зажим на первый зубчик и начал осторожно выкручивать проволочника из-под кожи.

– М-м-м-м… – продолжала подстанывать Юрико, но я пропускал все это мимо ушей.

Проволочник извлекался трудно – в зажим попали и подкожные ткани. Наконец, из раны показалась извивающаяся окровавленная нить, мгновенно скрутившаяся вокруг кончика инструмента.