Михаил Кликин - Ни слова о магах

Михаил КЛИКИН

НИ СЛОВА О МАГАХ

ПРОЛОГ

Снежные быки – огромные, лохматые, медлительные – легко тянули нагруженные волокуши. Струи морозного искрящегося тумана вырывались из ноздрей, оседали инеем на мордах, покрывая густую шерсть массивными гирляндами мокрых сосулек. Порой животные трясли головами, и тогда смерзшийся мех колыхался, осыпаясь мелкими ледышками.

На шее каждого быка восседал погонщик. Людям приходилось несладко, они хоть и кутались в шубы, прятали носы в воротники, но мороз пробирал до костей, а стылый ветер так и норовил забиться под одежду. То и дело один из закоченевших погонщиков бросал поводья, соскакивал в снег и бежал рядом со своим быком, в опасной близости от огромных мохнатых ног, цепляясь за космы, свисающие с боков животного. Бежал, проваливаясь в сугробы почти по пояс, с немалым трудом выбираясь из снежного плена. Бежал, пока не начинал задыхаться, пока едкий пот не заливал глаза. И, согревшись, взбирался на шею быка и замирал там, съежившись под просторной шубой, отдыхая и экономя тепло.

На длинных волокушах, примостившись на жердях, словно на насестах, ехали мрачные воины-охранники. Этим приходилось еще хуже, чем погонщикам, – шуб у них не было, а плащи хотя и были подбиты мехом, но совсем не грели. Окоченевшие воины выглядели жалко – синие лица, мраморно-белые носы, трясущиеся губы…

Небо сегодня было чистое. За долгую ночь серые отяжелевшие тучи опустились к подножиям гор, и перевал сразу же выстыл, лишившись небесного покрывала. А под утро задул ветерок, вроде бы и не сильный, но нестерпимо колючий, обжигающий открытую кожу.

Солнце, маленькое и совсем не греющее, взошло уже давно, но звезды не торопились спрятаться, только немного умерили свой блеск…

Один из охранников с тоской глянул вверх. Пробормотал ежась:

– Звезды белым днем – где ж это видано?… – Он сплюнул, и слюна затрещала на морозе. В снег упал маленький ледяной комочек.

– Ты смотри – плевок замерзает!

– Ничего, через горы перевалим, там теплей будет, – сказал второй охранник. Воины сидели рядком на длинной толстой слеге, тесно прижавшись друг к другу. Они сняли с себя кольчуги, хоть это и было строго запрещено.

– Еще один такой день, и мы все тут околеем, словно воробьи на морозе. Только быки и останутся.

– Спуск уже начался. К вечеру, может, перевал пройдем.

– Что толку? Внизу тоже зима.

– Все равно там потеплей будет.

– Да какая разница? Везде холод страшный!

Они замолчали, смежив слезящиеся глаза.

Хрустел снег. Пофыркивали быки. Скрипели связанные жерди волокуш. Кто-то из погонщиков затянул протяжную гортанную песню, его поддержали несколько голосов, но вскоре песня смолкла.

Мерные тихие звуки и колыхание волокуш вгоняли в сон. Да и теплее кажется, если не шевелиться. А чуть двинешься – и сразу морозный воздух ползет под одежду, щиплет кожу, пробирает ознобом…

Охранники дремали, ежась и прижимаясь друг к другу.

Спали погонщики.

Солнце медленно клонилось к западу.

И вдруг что-то произошло.

Грянул гром, разбудив окрестные горы. Заметалось вспугнутое эхо, ища укрытия.

Охранники вздрогнули, пока еще не понимая, что случилось. Посмотрели на чистое небо.

– Гроза? – спросил один.

Откуда? В безоблачном прозрачном небе, зимой?

Всхрапнул бык, бредущий первым.

– Стрелки! – крикнул тот, что надеялся к вечеру пройти перевал. В голосе его слышался страх.

Вновь рявкнул гром. С негромким вскриком с шеи быка свалился погонщик. Он, еще живой, упал прямо под ноги животному, увяз в сугробе. Задергался, пытаясь отползти в сторону, но не успел – тяжелое широкое копыто вдавило его в снег, утопило, расплющило.

– Стрелки!

Воины спрыгивали с волокуш, выхватывали мечи, кто-то пытался влезть в смерзшуюся кольчугу. Все крутили головами, высматривая врага. И ничего не видели – только белый снег кругом, искрящийся, слепящий, колющий болью глаза.

Едва заметно колыхнулась пелена. Дрогнула земля под ногами. Разбуженный эхом, сорвался в пропасть огромный снежный карниз, ударился о склон, взметнулся облаком снежной пыли и покатился вниз неудержимой, разрастающейся лавиной. Быки, обычно такие спокойные, выдержанные, разом остановились, захрапели, раздувая ноздри, затрясли головами.

– Стрелки!

Снова прогремел гром, заглушив звук уходящей лавины. Взвились к небу демаскирующие серые дымки, но их быстро разметал ветер.

– Они там!

Вязнущие в снегу воины поползли туда, откуда только что поднялись дымки. Там никого не было видно – кругом нетронутый снег.

– Вон они!

Три фигуры поднялись в полный рост, синхронно скинули с плеч белые плащи, сливающиеся со снегом. Опустили головы, исподлобья наблюдая за передвижением охранников и чего-то выжидая. Один – высокий, черноволосый, худощавый. Второй – приземистый, коротконогий, сутулый. Третий – седой здоровяк с окладистой бородой. На поясе каждого – широкий кожаный пояс. Ни мечей, ни луков – только странное оружие в руках. Странное, необычное и смертоносное. Грохочущее, плюющееся огнем и дымом.

Один из охранников был уже недалеко от цели. Он выхватил из-за пояса метательный кинжал, но успел лишь взмахнуть рукой – бородатый ткнул в его сторону коротким предметом, и воин упал замертво, даже не услышав грохота выстрела. В то же мгновение открыли огонь и двое других – четыре охранника разом, словно запнувшись, повалились лицом в снег и больше не шевелились. Воины, видевшие бесславную гибель товарищей, яростно завопили и еще ожесточеннее стали продираться сквозь сугробы к врагам, потрясая обнаженными мечами. Их было много: двадцать пять человек – двадцать пять отточенных клинков. Стрелков – всего трое. Но силы были неравны.

Стрелки подались вперед. Почему-то они не проваливались в снег, не вязли в сугробах.

Еще восемь выстрелов, слившихся в единый громовой раскат, – и восемь воинов выронили мечи.

Несколько погонщиков, понимая, что исход схватки предрешен, спрыгнули со своих быков, надеясь убежать, спрятаться где-то до того, как все охранники будут мертвы. Впрочем, бегство было лишь отсрочкой: не пули так мороз достанет.

Еще выстрелы – воздух пропах пороховым дымом, снег напитался алой кровью.

Десять воинов-мечников упрямо ползли навстречу своей смерти, по пояс проваливаясь в сугробы, с трудом выкарабкиваясь на хрупкий наст и проваливаясь снова, оставляя за собой глубокие траншеи. Они уже не кричали, яростно стиснув зубы и вцепившись в рукояти мечей. Они хотели совершить невозможное – опередить стрелков.

А стрелки равнодушно смотрели на них. Они видели только цели. Еще движущиеся, живые. И пораженные, неподвижно лежащие в снегу. Они уже прикидывали, сколько возьмут золота и серебра. Все прочее, что было на волокушах – ткани, шерсть, хлеб, – их не интересовало.