Роберт Хайнлайн - Миры Роберта Хайнлайна. Книга 8

Миры Роберта Хайнлайна

Книга восьмая

Гражданин Галактики

Глава 1

— Лот девяносто семь, — объявил аукционист. — Мальчик.

У паренька кружилась голова, ощущение твердой почвы под ногами вызывало тошноту. Невольничий корабль проделал путь в сорок с лишним световых лет, неся в своих трюмах смрад, такой же, как и на любом другом невольничьем корабле: затхлый дух сбившихся в кучу немытых тел, тяжкий запах страха, рвоты и неизбывной горечи. И все же на борту его мальчик что-то из себя представлял, он был признанным членом определенного сообщества, мог надеяться на ежедневную порцию похлебки и кулаками отстаивать свое право без помех ее проглотить. Даже имел друзей.

А теперь он снова никто и ничто. И опять выставлен на продажу. Удар молотка аукциониста ознаменовал продажу предыдущего лота: очень похожих друг на дружку светловолосых девушек, объявленных двойняшками. За них торговались, и цена оказалась высокой. Аукционист с довольной ухмылкой повернулся и указал на мальчика.

— Лот девяносто семь. Давайте его сюда.

Мальчишку пинком вытолкнули на помост. Он стоял, весь сжавшись, бросая по сторонам быстрые дикие взгляды, рассматривая то, что не мог видеть из своего загона. Невольничий рынок был расположен на той стороне знаменитой площади Свободы, что примыкает к космопорту, напротив холма, увенчанного еще более знаменитым зданием Президиума Саргона, капитолия Девяти Миров. Но мальчик не знал, что это за здание; он не ведал даже, на какую планету его занесло. Он просто глядел на толпу.

Ближе всех к помосту работорговцев сгрудились нищие, чтобы льстиво выклянчивать подаяние у каждого покупателя, забиравшего свое приобретение. За ними полукругом стояли скамьи для богачей и знати. Сбоку от них размещались рабы, носильщики, телохранители и шоферы этих сливок общества. Они бездельничали возле автомобилей толстосумов или паланкинов и портшезов, принадлежавших еще более богатым толстосумам. Позади дам и господ собрались простолюдины, праздные и любопытные, вольноотпущенники и карманники, разносчики прохладительных напитков, мелкий купчишка, не получивший почетного сидячего места, но всегда готовый приобрести носильщика, писца, слесаря или даже служанку для своих жен.

— Лот девяносто семь, — повторил аукционист. — Чудесный здоровый парень. Может использоваться как паж или подмастерье. Дамы и господа, представьте себе, что он попал в ваш дом. Взгляните на…

Его слова потонули в визге звездолета, набиравшего скорость при старте с космодрома у него за спиной.

Старый нищий по прозвищу Калека Баслим изогнулся всем своим полуобнаженным телом и, прищурив единственный глаз, заглянул за край помоста. По его мнению, мальчик мало чем походил на вышколенного домашнего слугу — это был грязный, тощий, покрытый синяками затравленный зверек. Сквозь корку грязи на спине проступали белые шрамы, наглядно демонстрировавшие мнение о мальчике его прежних хозяев.

Глаза и форма ушей парнишки навели Баслима на мысль, что он, возможно, чистокровный потомок землян. Однако наверняка можно было сказать лишь, что это мальчик, что он еще мал, перепуган, но по-прежнему строптив.

Мальчик почувствовал пристальный взгляд нищего и неприязненно посмотрел на него.

Визг звездолета стих, и разодетый щеголь, сидевший в первых рядах, небрежно взмахнул платком, привлекая к себе внимание аукциониста.

— Эй ты, мошенник, довольно впустую занимать наше время. Выставь-ка что-нибудь вроде предыдущего лота.

— О, благородный господин, мне полагается выкликать номера в соответствии с каталогом.

— Тогда пошевеливайся! Или оттащи эту худосочную скотину в сторону и покажи нам стоящий товар.

— Вы так добры ко мне, господин, — аукционист возвысил голос. — Меня просят оживить торги, и я уверен, что мой благородный хозяин не станет возражать. Буду откровенен: этот славный парнишка молод, его новому владельцу придется всему его учить. Поэтому… — Мальчик почти не прислушивался. Он знал лишь несколько слов на местном языке, и к тому же все, о чем тут говорилось, не имело на самом деле для него значения. Он оглядел дам под вуалями и разряженных щеголей, гадая, кто из них станет его новым хозяином.

— Поэтому, — продолжал аукционист, — чтобы ускорить дело, назначается весьма низкая начальная цена. Это будет выгодная покупка! Что я слышу? Двадцать стелларов?

Тишина становилась напряженной. Холеная нарядная красавица под кружевной вуалью склонилась к щеголю и что-то зашептала ему на ухо, потом захихикала. Щеголь нахмурился, вытащил кинжал и сделал вид, будто чистит ногти.

— Я ведь сказал, чтобы с этим кончали побыстрее, — буркнул он.

Аукционист вздохнул.

— Господа, прошу вас помнить, что я несу ответственность перед своим хозяином. Но я, так и быть, снижу начальную цену. Десять стелларов. Да, я сказал «десять»! Невероятно! — Аукционист скорчил удивленную мину. — Уж не оглох ли я? Может быть, кто-то поднял палец, а я просто не вижу? Прошу внимания. Перед вами молодой крепкий парень — он подобен чистому листу бумаги, на котором вы можете изобразить все что хотите. За эту невероятно низкую цену вы можете позволить себе сделать из мальчика немого слугу или все, что вам будет угодно.

— Или скормить его рыбам!

— Или скормить его… О, вы так остроумны, благородный господин!

— Это начинает приедаться. Ты что думаешь, это жалкое создание чего-нибудь стоит? Может, он твой сын?

Аукционист выдавил улыбку.

— Будь так, я гордился бы им. Я сожалею, что мне запрещено разглашать родословную этого парня!

— Значит, попросту говоря, она тебе неведома.

— Хоть я и обязан держать рот на замке, однако не премину указать на форму его черепа, на четко очерченные линии ушей, — тут аукционист схватил мальчика за ухо, тот извернулся и укусил его за руку. Толпа засмеялась. Аукционист отдернул руку.

— Экий живчик! Ну да плетка и не такие недуги лечила. Прекрасная родословная. Вы только взгляните на его уши! Можно сказать, лучшая наследственность в Галактике.

Аукционист совершил оплошность, не заметив, что молодой щеголь был уроженцем Синдона IV. Тот снял свой шлем, явив на свет типично синдонианские уши — длинные, заостренные и волосатые. Синдонианин подался вперед, уши его стали торчком.