Павел Комарницкий - День ангела

Павел Комарницкий

День ангела

Глава 1

Гнездо кукушки

— По этой дороге и танк не пройдёт!

«УАЗ» немилосердно трясло на ухабах. Эдик вцепился в руль мёртвой хваткой, резкими рывками парируя попытки машины завалиться то в правую, то в левую колею, и всем своим видом изображал гонщика ралли «Париж-Дакар».

Мы возвращались с рыбалки. Селигер — настоящий рай для туристов и рыболовов. Трудно даже представить, что на исходе XX века в центре Европы, в каких-то двух с половиной часах езды от Москвы, могут быть такие девственные, практически нетронутые человеком места. Только разбитая лесовозная трасса с глубокими, кое-где наполненными водой колеями соединяла эти дикие дебри с цивилизацией.

Рядом с Эдиком, уперевшись ногами в пол, мотается Илья — невысокий чернявый крепыш тридцати с небольшим лет. Илья работает инженером-электронщиком в какой-то фирме, но главное занятие и конечная цель его жизни — рыбалка. Во всех видах — зимняя, летняя, с лодки и с берега, на удочку, спиннинг, самодур, сетью и даже острогой. Илья утверждает, что однажды, будучи в Астрахани, добыл острогой осетра на двести пятьдесят килограммов. Кто знает, может и не врёт? Во всяком случае, Илья способен извлечь вполне приличный улов даже из лужи с головастиками.

Мы с Михалычем трясёмся на заднем сиденье. За спиной у нас перекатываются наши снасти и улов в оцинкованных бачках с плотно притороченными крышками, закреплёнными на баке специальными обечайками, снабжёнными замком-защёлкой. Михалыч специально раздобыл у себя на службе.

Семён Михалыч Подвойский — личность колоритная. Михалычу уже за пятьдесят. Внешность у него — ни дать ни взять Кощей Бессмертный. И работа под стать облику — Михалыч работает патологоанатомом в морге. (Впрочем, Михалыч никогда не называет свою работу работой — только «службой», и никак иначе). Но зловещий облик Михалыча — сплошной обман, в жизни это добрейшей души человек, отец и дед. Единственный известный мне недостаток Михалыча, это его ревность к Илье, ревность профессионала к настоящему мастеру.

Два остальных члена «экипажа нашей славной боевой машины» — её владелец Эдик Полуянов, фармацевт-провизор, белобрысый веснушчатый парень «тридцати неполных лет», и я, Роман Белясов, ничем не выдающийся двадцатипятилетний механик в обыкновенном гараже рядовой конторы.

При таком различии в возрасте, профессиях и характерах наш экипаж вот уже добрых пять лет сохраняет полную стабильность. Нас объединяет страсть к рыбалке.

Обычно места для рыбалки выбирает Илья, и мы с ним не спорим. В нашем экипаже должности и звания давно распределены. Илья — профессор-эксперт, Михалыч — доцент-ассистент. Мы с Эдиком — студенты-практиканты, люди без особой пользы делу. Но, по мнению наших мэтров, подающие надежды. Как говорит Михалыч — «начинать никогда не рано» (правда, говорит он это совсем по другому поводу).

В этот тёплый июньский вечер мы возвращались уже затемно — хороший был клёв, не оторваться. На полнеба раскинулся бледнеющий золотистый закат, предвещающий на завтра отличную погоду. Июньские ночи на Селигере светлые, и Эдик не включал фары: всё равно встречных машин в такой глуши нет, без фар видно дальше.

УАЗ наконец-то вырвался из тисков разбитой колеи на простор, и Эдик, рывком переключив передачу, дал газ. Внезапно что-то огромное, светлое мелькнуло перед капотом. Раздался сильный удар, машину заметно тряхнуло, и Эдик, выругавшись, резко затормозил. Вспыхнули фары.

Мы выскочили из машины и замерли. В свете фар на земле лежала девочка лет девяти-десяти, совершенно голая. Она лежала на какой-то небрежно расстеленной на земле белой тряпке — не то плащ-палатке, не то портьере.

Первым из столбняка вышел Эдик. Судорожно всхлипнув, он нетвёрдым шагом, как сомнамбула, двинулся к лежащей девочке. Ещё секунда — и мы все кинулись к жертве ДТП.

— Жива?! Господи, откуда она взялась?!

Михалыч опытными руками стремительно ощупал голову ребёнка. Девочка застонала и слегка дёрнула ногой. Тогда Михалыч осторожно попытался поднять её — и мы снова остолбенели, только сейчас разглядев толком.

Девочка была необычайно, невиданно красива. Тонкое тело поражало какой-то законченной гармоничностью и изяществом. Длинные стройные ноги, тонкие руки с хрупкими пальцами узкой кисти, длинная шея — такие раньше называли «лебединая», гибкая как стебелёк талия, гладкая нежная бело-розовая кожа. Вот только весь бок и живот медленно наливались чернотой — громадный кровоподтёк от удара. Коротко подстриженные, светло-золотистые волосы кудрявились мелкими кольцами. На кукольно-детском личике с острым подбородком, изящным носиком и небольшими, нежно-розовыми губами выделялись глаза — громадные, лазурно-синие, обрамлённые длинными густыми ресницами, они занимали чуть ли не половину лица. Сейчас глаза были затуманены болью и медленно закатывались — она, очевидно, теряла сознание. На шее девочки в свете фар переливались, искрились дешёвенькие хрустальные бусы, короткие, плотно обхватывающие шею.

Но не это было самое главное. То, что мы вначале приняли за какую-то нелепую плащ-палатку, ей не являлось. На спине девочки, прямо между лопаток, располагались огромные крылья, чем-то похожие на лебединые, с переливчато-радужными перьями, цвет которых определить было невозможно. По крыльям беспорядочно пробегали широкие волны радужного сияния — вспышки пурпурного и багряного, золотисто-зелёного и ярко-голубого — накатывались волна на волну. Впрочем, это продолжалось лишь несколько секунд. Глаза девочки закатились, и сияние мгновенно померкло — крылья стали белыми, и само тело как будто потемнело.

— Чего рты раззявили?! Палатку, быстро!! — рявкнул вдруг Михалыч неслыханным ещё голосом.

Мы будто очнулись. Действительно, крылья там или не крылья — ребёнок погибает! Почему-то я в тот момент подумал именно так, мысль о том, что пострадавшее существо, собственно, человеком не является, даже не пришла в голову.

Мы втроём мгновенно раскатали нашу видавшую виды палатку и с помощью Михалыча осторожно переложили пострадавшую на брезент. Тело девочки было шелковистым, сухим, недетски упругим и неожиданно горячим. С крыльями пришлось повозиться. Громадные, они всё время раскрывались, как веер, и вообще были неестественными, не такими — ни у одной птицы ничего похожего я не видел — и лишь с помощью Михалыча нам удалось их сложить. Движениями опытного костоправа он ощупал косточки, таившиеся под перьевым покровом, потом вдруг подвернул длиннейшие маховые перья под крыло, и сразу всё получилось. Крылья легли на спину девочки так ладно, что оставалось только удивляться, почему это у нас таких крыльев нет.