Урсула Ле Гуин - Сезоны ансаров

Урсула К. Ле Гуин

Сезоны ансаров

Страусам перешейка Мак-Кензи, чей образ жизни вдохновил эту историю.

Я однажды долго говорила со старым ансаром, с которым познакомилась в Межпланетном Хостеле — на громадном острове, расположенном в Великом Западном Океане, весьма далеко от маршрутов миграции ансаров. В наши дни это единственное место, куда допускаются визитеры с других планет.

Кергеммег жил здесь, выполняя роль хозяина и гида из аборигенов, и давая визитерам ощутить ауру местного колорита, ибо во всем остальном этот остров выглядел похожим на любой тропический остров любой из сотен планет солнечный, ветреный, ленивый, красивый, с перистыми деревьями, золотистыми песками и большими голубовато-зелеными, покрытыми белой гривой волнами, разбивающимися о рифы сразу за лагуной. Большая часть посетителей прибывают сюда, чтобы походить под парусом, порыбачить, побродить по пляжу и отведать ферментированного Ю, и они не проявляют интереса ни к чему другому на планете, включая единственного местного жителя, которого видят. Поначалу они с восхищением смотрят на него и, конечно, много снимают, ибо у него поразительная фигура: ростом почти в семь футов, худощавый, сильный, угловатый, слегка сутулый от возраста, с узкой головой, громадными черно-золотыми глазами и клювом. Клюв этот обладает неким тотальным качеством, не дающим лицу с клювом быть столь же выразительным, как лицам, где нос и рот разделены, однако глаза и брови Кергеммега весьма прозрачно выдавали его чувства. Он, возможно, и был стариком, но при этом оставался страстным человеком.

Ему было скучно и одиноко среди незаинтересованных туристов, и когда он обнаружил во мне старательного слушателя (конечно, не первого и не последнего, но в данный момент единственного), он с удовольствием рассказывал о своем народе, пока долгими, мягкими вечерами мы сидели с высокими бокалами ледяного Ю в пурпурном мраке, насквозь просвеченным светом пылающих звезд, сиянием морских волн, полных светящихся созданий, и пульсирующим мерцанием целых облаков летучих светлячков в высоких кронах перистых деревьев.

С незапамятных времен, говорил он, ансары следовали своему Пути. Он называл этот путь Мадан. Это Путь моего народа, это Путь, которым должно идти все, это Путь, которым все созданы, какие они есть, это Тропа, которой должно держаться, это Дорога, которая глубоко скрыта в слове «все-гда» (все-где?): как и в нашем, в его слове содержались все эти значения.

— Потом мы уклонились от нашего Пути, — сказал он. — На некоторое время. Ненадолго. Теперь мы опять все делаем так, как делали всегда.

Люди вечно говорят: «Мы делали так всегда», а потом обнаруживаешь, что их «всегда» означает поколение-другое, век или два, самое большее тысячелетие или два тысячелетия. Культурные обычаи и привычки — это мыльные пузыри по сравнению с путями и привычками расы или тела. На самом-то деле весьма мало есть такого, что человеческие существа на нашей планете делали «всегда», если исключить еду, питье, сон, пение, разговор, отдых, порождение и воспитание детей, и, вероятно, все названное в сильной степени взаимосвязано. Фактически, на это можно смотреть, как на суть человека сколь немногим человеческим императивам мы следуем. Как гибки мы в нахождении новых способов действия, новых дорог и путей, как настойчиво, изобретательно, отчаянно мы ищем правильный Путь, истинную Дорогу, ту Тропу, которую, как нам кажется, мы давно потеряли в чащобе новинок, новых возможностей и нового выбора…

У ансаров другой выбор деяний, чем у нас, вероятно более ограниченный. Но в нем своя истина.

Их мир расположен на большем расстоянии от гораздо большего, чем наше, солнца, поэтому, хотя вращение планеты почти такое же, как и у Земли, их год длится около двадцати четырех наших лет. И времена года соответственно больше и медленнее, каждое из них длится шесть наших лет.

На каждой планете и в любом климате существует весна, и весна — это время размножения, когда рождается новая жизнь, а для созданий, чья жизнь представляет собой всего несколько сезонов и немного лет, ранняя весна — это еще и время брачное, когда начинается новая жизнь. Так это и для ансаров, продолжительность жизни которых по их исчислению составляет всего три года.

Они населяют два континента; один на экваторе и немного к югу от него, и другой, который простирается до самого северного полюса; оба они, как наши Америки, соединены узким горным перешейком, хотя масштабами все это заметно мельче. Остальную часть их мира покрывает океан с немногими архипелагами и рассыпанными островами покрупнее, ни на одном из которых люди не живут. Кроме того единственного, который занимает Межпланетное Агентство.

Год начинается, говорил Кергеммег, когда в городах равнин и пустынь Юга жрецы данного Года произносят Слово, и толпы собираются, чтобы посмотреть, как солнце медлит на вершине Башни Года или пронизывает Цель стрелой света на рассвете: это момент солнцестояния. Теперь всевозрастающая жара станет иссушать южные травянистые степи и прерии с их дикими злаками, и в долгий сухой сезон реки потекут медленно, а родники городов иссохнут. Весна следует за солнцем на север, растопляя снега на дальних горах, расцвечивая долины зеленью… И народ ансаров следует за нею.

«Ну, я отчаливаю, — говорит старый друг старому другу на улице, до встречи!» А молодые, почти одногодки, для нас это люди двадцати одного-двадцати двух лет, уходят из своих отдельных квартир, от приятелей, от коллег по спортивным клубам, и разыскивают среди лабиринта многоэтажек, коммунальных жилищ и хостелов города одного или другого из своих родителей, с которыми расстались летом. Небрежно войдя, они говорят: «Привет, папа!» или «Здорово, мама! Похоже, все возвращаются на Север!» И родители, стараясь не оскорбить юношу предложением помощи, говорят: «Да, конечно, я и сам об этом подумываю. Было бы прекрасно, если б ты пошел с нами. Твоя сестра в соседней комнате — собирается».

И так по одному, по двое и трое, люди покидают город. Исход — это долгий процесс без какого-либо порядка. Некоторые уходят почти сразу после солнцестояния, а другие говорят о них: «Ну какая здесь спешка?», или: «Шеппены, конечно, побежали первыми, чтобы она смогла пошнырять по старым обиталищам». А некоторые медлят в городе, пока он почти не опустеет, и все никак не могут собраться с духом, чтобы покинуть жаркие и тихие улицы, печальные площади, полные теней пустынные скверы, что когда-то, всю долгую половину года, были так наполнены людьми и музыкой. Но первые или последние — все выходят на дороги, ведущие к Северу. А если уж они двинулись в дорогу, то идут быстро.