Николай Романецкий - Полдень XXI век 2009 № 03

ПОЛДЕНЬ, XXI век

Март (51) 2009

Колонка дежурного по номеру

На сей раз к нашему столу подано необычное блюдо — история о том, как снимается фильм по повести Аркадия и Бориса Стругацких «Стажеры».

Взаимоотношения литературных источников и их экранизаций всегда были непросты. Давно замечено, что по выдающемуся прозаическому произведению крайне сложно поставить хороший фильм. Обычно картина оказывается гораздо слабее ожиданий. Видимо, это объясняется тем, что литература и кинематограф воздействуют на читателя (зрителя) и заставляют сопереживать героям, используя совершенно различные способы влияния на него.

Как правило, главной зрительской претензией является несоответствие фильма экранизируемому произведению — его сюжету, духу, сверхзадаче, наконец.

Однако было бы странно надеяться на полное соответствие. Ведь писатель и режиссер — разные люди со своими собственными взглядами на героев и на мучающие их проблемы.

Так, к примеру, Федор Бондарчук и не мог снять фильм, полностью адекватный «Обитаемому острову» Стругацких. Все-таки он человек совершенно иной эпохи. Я уж не говорю об отсутствии в стране традиций хорошей кинофантастики (отдельные советские шедевры типа «Соляриса», «Сталкера» или «Кин-дза-дза» — лишь исключение, подтверждающее правило). Пропасть не перепрыгнешь. Процесс создания творческой школы — дорога долгая, и по этому пути нужно двигаться — шаг за шагом. Так что с этой точки зрения «Обитаемый остров» — несомненный шаг вперед. Да и многих представителей нового поколения к хорошей книге подтащит…

Вообще говоря, режиссер может снять экранизацию, совершенно противоположную духу изначального литературного произведения. Все зависит от того, какие цели он перед собой ставит. Желание потрафить публике и власти, соответствовать принятым в обществе историческим мифам может вывернуть книгу наизнанку, заставив ее решать сверхзадачу-антипод.

Такую историю нам и рассказывает известный отечественный писатель Вячеслав Рыбаков в своей новой повести «Стажеры как предчувствие».

А вместе с ней в номере — произведения самых различных жанров и размеров.

1

ИСТОРИИ ОБРАЗЫ ФАНТАЗИИ

ВЯЧЕСЛАВ РЫБАКОВ

Стажеры как предчувствие

Повесть

СЦЕНА 1. ИНТ. РЕЖИССЕРСКАЯ. ДЕНЬ

— Да не буду я пидора играть!

— Ты какие слова говоришь, урод? Ты гомофоб?

Обвиняющий взор ошпарил, будто кипятком в лицо. Крапивой по глазам…

— Гомофоб… — пряча обожженные глаза, буркнул Юра.

Слово-то страшенное какое… Когда я был совсем маленький, подумал Юра, наверное, вот так же припечатывали: враг перестройки. Сталинист. И голова у припечатанного сразу уходила в плечи, а плечи — в подмышки. Юра попытался хоть слегка приподнять ушедшую в плечи голову. Никогда нельзя терять чувства собственного достоинства, говорила мама.

— При чем тут гомофоб? — неубедительно пробормотал он. — Я их не трогаю… Но и меня пусть не трогают!

Смешной пацан. И прямой, и застенчивый. И возмущается, и сам же этим смущается. Именно так представляли себе юношей светлого будущего в темном прошлом. Фактура прет. И не женоподобная смазливенькая немочь для жантильных комедий типа «жена уехала в командировку», и не накачанный костолом для военно-патриотической кровищи. Юный ангел-стахановец: за спиной крылышки, но в руках — отбойный молоток. В советские времена его буквально растаскали бы по идейным картинам. Теперь такие типажи не востребованы, нечего им играть сейчас; да, собственно, их уж и не видно, исчезли, вымерли, днем с огнем не найдешь.

А я вот нашел.

— Никто тебя не будет трогать. Кому ты нужен. Едрись с кем хочешь, хоть всех статисток перетрахай, твои дела. Ты будешь просто работать по специальности. Играть роль. Не один, между прочим, а с серьезными, крупными актерами, которых знает и любит вся страна. Они же не тушуются.

— Так вот именно что их вся страна знает, — плачуще сказал Юра. Он чувствовал полную беспомощность. Идя на эту судьбоносную встречу, он был уверен, что готов на все, лишь бы понравиться и зацепиться; но оказалось, не на все. — Про них-то сразу понятно, что они играют. А я — первый раз… На мне же потом всю жизнь клеймо останется!

— Если будешь залупаться, на всю жизнь на тебе останется одно-единственное клеймо. Клеймо дебила. Сиречь — лузера. Есть такая профессия: кем велели, тем и становись. Вспомни, был недавно американский фильм про двух ковбоев-пи… нетрадиционной ориентации. Ребята выложились, сыграли на ять. И не то что клеймо — наоборот, Оскаров хапанули! Теперь играют суперменов.

— Так то в Америке… — уныло сказал Юра.

— Значит, так, деточка, — теряя терпение, сказал демиург. От этого обращения Юра дернулся, но уже молча. — Поверь, если бы ты по внешности и повадкам не попадал стопроцентно в тот образ, какой мне нужен, в то, как я представляю себе этого молодого энтузиаста Бородина — я бы тебя уже давно послал на. Охотников ТАКОЕ сыграть отыщется и без тебя по самые помидоры. Я, заметь, тебя уламываю, как целку. Но всему есть предел. Мое терпение безгранично, но может лопнуть. Вот тебе жесткий, мужской, вполне традиционной ориентации выбор. Или ты после выпускных рулишь обратно в свой Мухосранск с перспективой до самой пенсии играть в местном драмкружке зайчиков и червячков на детских утренниках — или сейчас с благодарностью говоришь мне «яволь» и вкалываешь, как карла, но с перспективой получить «Оскара», «Золотую ветвь» и прочие позарез нужные всякому талантливому человеку бздюлечки. Выбирай. Время пошло.

Если так сформулировать, выбор действительно получился вполне жестким. Более того — однозначным.

— Хорошо. Только… Мне надо… с одной девушкой посоветоваться. С… с невестой. Как она отнесется…

— Если ты ей толком все растолкуешь — можешь не сомневаться, как. На то она и невеста, чтобы соображать быстро и правильно. Долго у вас принято советоваться?

— Сегодня вечером…

— Стало быть, завтра я тебя жду. Жизнь короткая, времени мало, и, значит, пахать надо очень энергично.

— Так а когда же сценарий прочитать?

— Хрен тебе, а не сценарий. Я работаю по методике Тарковского. Начинается съемочный день, я объясняю концепцию эпизода, втолковываю, кому что говорить — ив атаку с песнями.