Александр Маслов - Кокон

Александр Маслов

Кокон

«Ей снова снились семь ангелов, тихо спускавшихся с неба и глядевших так строго, что хотелось закрыть лицо руками и зарыдать…» – он не мог вспомнить из какой книги эти слова. Конечно, очень старой, может быть такой же старой, как все человеческие страхи, мечты и пришедший с ними грех. Губин разжал пальцы, и книжный листок, упал, мешаясь с тысячами других, разбросанных по пустырю.

Сегодня снова было много коконов. Их приносило откуда-то с запада. Они висели в небе светлыми точками, соединялись в гроздья и молчаливо уплывали за горизонт. Их почему-то всегда влекло друг к другу – они будто бы и сейчас оставались людьми, спешащими выстроится очередью в метро, столпиться в беспомощной тишине у тела умирающего старика или выкрикивать хлесткие лозунги на тесной от ропота площади. Некоторые опускались низко и плыли, касаясь деревьев, похожие на воздушные шары, которые когда-то продавали связками на улицах, только отяжелевшие и серые, словно утро, после шумного праздника.

– Александр Сергеевич!

Губин оглянулся на голос жены и направился к ней, обходя ржавые плети арматуры, торчавшие из земли и бетонных плит.

– А я, пожалуй, возьму это почитать, – она держала стопку журналов с выцветшими обложками и разлохмаченными краями.

– Что-нибудь интересное? – приподняв очки, он осторожно взял верхний.

– Так… просто хочу вспомнить, Саш, – Ирина Васильевна встала с обломка бетона, подошла и прислонилась к мужу, приподняв голову, разглядывала морщины на его лице и припухшие, улыбающиеся всегда губы. – Хочу читать и вспоминать все, что было до две тысячи двенадцатого.

– Пойдем, Ириш.

Они направились через пустырь мимо контейнеров с покосившимися и оторванными дверцами, груд прелого тряпья и мусора. Возле железнодорожной станции виднелась электричка, та, которую раньше называли «дачной». Уже семь лет она стояла здесь неподвижно, в гуще высоких сорняков похожая на перевернутую полузатопленную баржу. На ребрах обрушившегося козырька над перроном сидели птицы, и рядом с фонарным столбом болезненно зеленела молодая яблонька. Здесь горько пахло полынью и еще металлом, оставленным сиротливо дождю.

– Саш, с коконами что-то происходит. Раньше они никогда не летали так низко. Недавно видела, как несколько катились по земле, – она остановилась, расстегнула пуговицу блузки – Александр Сергеевич шел слишком быстро, и ей стало тяжело дышать.

– Да, это началось весной. Сначала я думал, что понизилось давление, сверялся с барометром. Но давление вполне – тогда было около семьсот шестидесяти. Не знаю, что происходит, Ириш. Сам много думал, и начинаю теперь подозревать, что где-то расчеты Дашкевича неверны.

– Они будто… устали. И потемнели. Помнишь, раньше они сверкали на солнце и светились по ночам, похожие на бусинки жемчуга.

– Что-то происходит с их пограничным слоем. Но я не знаю что. Я уже говорил – это самая безумная затея человечества и, к сожалению, самая последняя, – он достал из кармана мятую пачку сигарет.

– Не кури, – попросила она. – Ты обещал – в день не больше двух.

– Смотри-ка! – он повернулся к шоссе, скрытому кустами лебеды.

Подпрыгнувший кокон, медленно опускался к земле, через минуту он дернулся, будто от удара и взлетел вновь. Быстрым шагом Губин направился к дороге, прижимая журналы к груди, свободной рукой отклоняя с пути жесткие стебли сорняков. Где-то справа послышался свист турбины автомобиля и, кажется, чей-то голос. Щебенка, прикрытая травой, хрупнула под ногами. Он взбежал по насыпи вверх, оглядываясь на едва поспевавшую Ирину Васильевну, и здесь увидел старенький «Опель» с распахнутой дверью, рядом мальчишку лет тринадцати в бейсболке набок и желтых от грязи джинсах.

– Чего, дед? – тот усмехнулся не по-детски – цинично как-то, словно сплюнул. – Ломился… как пес на жратву. Людей что ли давно не видел?

– Давно, – Александр Сергеевичу снова захотелось курить, сильно – пальцы нащупали и сжали пачку сигарет. – Родители где?

– Мои? А отправились уже. Летают где-то, – щурясь, он поглядел на проплывавшие в небе точки. – Я их надурил – кнопку не нажал и все. Хоп! – он подбежал к опустившемуся на дорогу кокону и размашисто ударил ногой.

– Господи, там же человек! – Ирина Васильевна замерла, хватаясь за локоть мужа.

– А мне-то что? – сузившиеся глаза моргнули нахальством, он сбросил с головы кепку, редкие длинные волосы рассыпались по лбу и щекам. – И ему ничего! Подумаешь, кувыркается. Надоело мне уже здесь! Вот хотите, машину забирайте! Там на сидении консервы, конфеты и два пистолета. Забирайте! А я у-хо-жу! – мальчишка выхватил из кармана коробочку гиротаера и откинул крышку. – Батарея на восемьсот лет, меж прочим! С родаками точно не увижусь.

– Не смей этого делать! – выкрикнул Губин. – Не смей!

– Опля! – высунув язык и сморщив нос, он вдавил кнопку гиротаера.

– Саша! – Ирина Васильевна укоризненно, не то жалобно смотрела на мужа.

– Что ж я сделаю? Не ожидал я… – он подошел к пареньку, застывшему в нелепой позе – согнув чуть ноги и подавшись телом вперед, будто лягушонок перед прыжком. Пограничный слой зудел и уплотнялся, приобретая металлический отблеск. Через минуту мальчишку уже не было видно, кокон стал похож на огромную, дрожащую каплю ртути, потускнел и, оторвавшись от земли, медленно поплыл вверх.

– Чертов, чертов Дашкевич, – пробормотал Губин. – Конечно, тогда он и думать не мог, что убьет нас всех… – он помолчал, ковыряя ногой края воронки, оставшейся от торсионного вихря. – Пойдем, Ириш.

– А давай поедем? – Ирина Васильевна прислонилась к двери «Опеля». – Сердце что-то колет, – она улыбнулась. – Немножко совсем… наверное, ходили долго, – когда она так улыбалась, то Александру Сергеевичу казалось, что ее серые большие глаза плачут.

Их дача была в четырех километрах от станции, но на машине, доставшейся после этого нелепого, неприятного случая, пришлось ехать вокруг виноградников, конечно заброшенных, как и все этом поселке, в соседнем городе и дальше – по всей Земле. Асфальт на дороге, пошел трещинами, раскрошился, из извилистых щелей, будто щетина торчали пучки жесткой травы и еще какие-то отвратительные цветы телесного цвета. За развилкой к ферме начиналась грунтовка, разбитая многими годами раньше, теперь она была пригодна для езды не больше, чем овражистые склоны с лесом сорняков вокруг. Губин пожалел уже через несколько минут, что повернул сюда – машина проваливалась в рытвины и едва ползла днищем по траве.

– Мы не проедем, – признал он. – Все, прокатились, Ирочка.

– Я виновата. Вот непременно с комфортом старухе захотелось.