Олег Бобров - Восхождение

Бобров Олег

Восхождение

Олег Бобров

ВОСХОЖДЕНИЕ

Я нарушаю мерное движение толпы и делаю шаг к постаменту. Не оглядываясь, начинаю взбираться по истертым мраморным ступеням к столпу, рвущемуся в небо, и с каждой ступенью, преодоленной мною, все глуше и отдаленнее становится шум тел, трущихся друг о друга в вечном и бессмысленном круговороте. Я знаю: мое место уже заняго другим, таким же, как я.

Смотрю только вперед, мой взгляд скользит по холодным, местами покрытым паутиной черных трещин метрам пути. Я стараюсь не думать о том, что еще можно вернуться - никто не осудит меня за внезапное бегство Еще не поздно рвануться вниз, силой втиснуться в густую черную массу шагающих людей с остекленевшими глазами и бессмысленными лицами, стать одним из них. Но с ужасом чувствуя, что это желание может взять верх надо мной, я убыстряю шаг, перепрыгиваю через ступени и, наконец, со стоном облегчения прижимаюсь щекой к железному могучему телу.

Я поднимаю глаза в надежде разглядеть вершину, но у меня кружится голова от беззвучного полета серых усталых туч, к горлу подступает тошнота, и я безвольно опускаю голову, стыдясь своей слабости и липкого страха, что заставляет так учащенно биться сердце.

Я чувствую: необходимо зарядиться не мужеством - злостью. Я решительно подхожу к краю огромной площади, в которую врос столп, и смотрю вниз. Широкая белая лестница отделяет меня от мощного людского потока, который, петляя меж близлежащих холмов, соединяясь со множеством таких же безвольных, равнодушных потоков, превращается в черную полноводную реку, текущую в неизвестность серой размытости горизонта.

Я сделал свой выбор: отныне и навсегда наши пути расходятся, и я хочу этого не потому, что ИХ путь хуже моего. И хотя мой путь мне не ведом, но возможность принадлежать себе, по-новому ощущать свое тело, видеть мир, как могу видеть его теперь только я и никто другой, возможность не отчитываться и не оправдываться в том, что ты не таков, каким обязан быть,- все это вынуждает меня, отбросив реликтовые устои и ограниченность общества, совершить свое, может быть, единственное восхождение. С какой целью?

Что я пытаюсь найти там, в холодной пугающей пустоте?

Не знаю. А вдруг там, в пустоте, есть что-нибудь, что сможет остановить и рассеять этот мрачный людской поток, заставить биться сердца и гореть намокшие хмурые души? Возрождение духа, поиск, благородные чувства вот для чего кто-то должен совершать восхождения. Тусклый край солнца протискивается меж горбами холмов и задевает поток людей скупым рассеянным светом. Люди поворачивают заспанные воспаленные лица к солнцу, но не видят его, не ощущают тепла.

И солнце смотрит на них так же отрешенно и равнодушно, словно устав созерцать одну и ту же картину скучной безрадостной жизни, длящейся лишь потому, что некому прервать ее нудное однообразное движенье.

Я прощаюсь с прошлым и подхожу к столпу. Его мощное тело, состоящее из множества цилиндров, поставленных друг на друга и испещренных уродливыми, похожими на обрубленные толстые сучья выступами, замерло в тишине. Я смотрю на гигантский столп, просчитывая первые десятки метров пути, и замечаю на тусклом стволе, высоко над мраморным постаментом, сначала одну фигурку смельчака, усердно карабкающуюся ввысь, потом другую - пониже, делаю несколько шагов вокруг столпа и вижу третью...

Значит, не я один. Нас четверо. Они решились раньше, чем я.

Пройдет время, и понадобятся новые столпы для тех, кто не захочет идти проторенным путем, как я не хочу этого. На сером стальном листе я замечаю отметину - кривой крест, оставленный гвоздем или шилом на неподатливой коже столпа. Тот который теперь наверху, кто борется со страхом и отчаянием, оставил для меня знак; смелее, этот путь опробован. Я пренебрегаю им, прохожу мимо и, понимая что поиск удобного для старта места может затянуться надолго, прижимаюсь телом к бездушному телу столпа, ставлю ногу на первый попавшийся стальной сук, хватаюсь рукой за второй ищу глазами третий, дотягиваюсь до него, переставляю ногу, вновь ищу глазами опору - и первые метры пути остаются подо мной, тяжелые, как цепи узника, сброшенные с усталых рук.

Я ползу вверх. Ноги скользят и срываются, руки окоченели - кажется, при каждом прикосновении к безжизненному металлу он, словно хищное животное, высасывает тепло из моих ладоней. Я делаю передышку, отогреваю дыханием сначала одну, затем другую руку и продолжаю подъем, но через несколько метров снова чувствую, как немеют ладони. Вселенский холод проникает в тело, подкрадывается к сердцу, и острая боль сжимает этот горячий комочек мышц, дерзкий и своенравный. Опять передышка. Я не рискую смотреть вниз, мой взгляд рвется вверх, где высоко надо мной, едва различимый, карабкается такой же, как я, бунтарь.

Я слежу за его медленным, но уверенным передвижением; меня неодолимо тянет наверх, и боль в сердце рассасывается, исчезает, словно испугавшись моей злости...

Пять цилиндров преодолены мной. Я готовлюсь перебраться на шестой и уже нахожу подходящий выступ, как вдруг с надрывным металлическим скрежетом, раздирающим слух, цилиндр сдвигается с места и начинает медленно поворачиваться вокруг своей оси. Он делает всего пол-оборота, но эти пол-оборота равносильны смерти, потому что теперь стальные сучья разбросаны так, что невозможно до них дотянуться. Я в отчаяньи. О спуске не может быть и речи - я неминуемо разобьюсь. Адский механизм! Какой злой гений придумал и построил тебя, снабдив ловушками грозящими гибелью? Он, твой создатель, предвидел все, и ему остается лишь усмехаться над отважными попытками одиночек, чья участь предрешена, и нет шансов выжить. Он умен и коварен. Он прирожденный победитель.

Но как же те, наверху? Ведь они смогли? Тогда смогу и я, рано сдаваться! Да и... так ли уж совершенен этот механизм? Вряд ли.

Ведь эти механизмы - порождения нашего ума и значит так же далеки от совершенства, как и мы с вами. А поэтому надо ждать..

Ожидание длится вечность. Оно перерастает в оцепенение, подобное смерти. Словно бабочка, настигнутая мертвящим дыханием зимы, я, распластав по стальному дереву свое хрупкое тело, замираю в неподвижности и борюсь с отчаянием. С каждой минутой уходят силы. Уг жду. Цилиндр, наконец, сдвигается с места, и я, предвкушая победу, улыбаюсь в бездонную пустоту неба. Вволю поскрежетав, цилиндр останавливается. Новая комбинация "сучьев" меня вполне устраивает. Новые препятствия легко устранимы; я вынимаю из брюк ремень, делаю из него скользящую петлю, накидываю ее, словно лассо, на короткий толстый обрубок, подтягиваюсь, напрягая силы, цепляюсь ногой за следующий выступ и перебрасываю тело на шестой цилиндр. Вытираю рукавом пот со лба и смеюсь. Смех больше похож на сухой надрывный, кашель.