Игорь Федоров - Трамвай до конечной

Федоров Игорь

Трамвай до конечной

Игорь Федоров

ТРАМВАЙ ДО КОНЕЧНОЙ

Я давно собирался сделать в коридоре антресоли. Эдакие деревянные полати для хранения всяких палаток, спальников, котелков, которые зимой пылятся под диванами и шкафами в ожидании летней свободы.

Давно собирался, но то молотка и гвоздей не находил, то доски упорно не хотели ко мне попадать. И времени не хватало - как всегда. Но сегодня наконец судьба ко мне снизошла и одарила щедро. И вот в левой руке сумка с инструментом, на правом плече увесистый и негабаритный груз пиломатериалов; настроение, как и погода, в норме, и ноги несут на остановку трамвая. Все идет к тому, что жилищный вопрос моих причиндалов будет сегодня решен.

Подъехал трамвай. Странный какой-то, наверное, опять новая конструкция. Я совершил сложный маневр досками и, кажется, задев кого-то выходящего, забрался в дверь.

О счастье! В углу свободное место. Примостил поустойчивее доски, на пол поставил сумку и сел, довольно отдуваясь и вытирая пот со лба.

Трамвай тронулся.

Но не успели проехать и минуты, как надо мной навис согбенный сухонький старикашка. Он держался веснушчатой рукой за поручень, слегка покашливал от тряски и пристально смотрел на меня чайными глазками. Мне стало неловко. Свободных мест больше не было, рядом сидели сплошь женщины, дети и инвалиды, ближайшие кандидаты на уступление места виднелись в другом конце вагона, а старикашка смотрел на меня.

Я встал, отодвинул сумку и сказал:

- Садитесь, пожалуйста.

Старик вдруг резко подскочил к сиденью и, поддернув брюки, плюхнулся на него. В глазах бегали злорадные искорки.

- Ну и стой теперь, лопух! До самой конечной! Или пока я не выйду! проблеял он с радостью.

Очень странной показалась мне эта фраза.

- Почему до конечной?

- А здесь все до конечной!

Было чему удивиться.

- Ничего подобного. Я на Первомайской выхожу.

- Хех-хе! Будет тебе конечная - тогда и выйдешь. Может, и на Первое мая.

Сумасшедший какой-то. Я отвернулся, Трамвай шел себе помаленьку. Водитель остановок не объявлял, но, видно, все и там знали, где им выходить. Я присмотрелся внимательнее и почувствовал какую-то странность. Уж очень устойчиво все тут сидели, не было трамвайной легкомысленности, временности. Один мужчина жевал бутерброд. Словно не в трамвае ехал, а в поезде. Тут же я увидел подтверждение своим мыслям. Недалеко от входа, там, где в обычных трамваях висит компостер, нагло краснел стоп-кран...

Старик вдруг дернул меня за рукав:

- А вот и нечего нос воротить! Лучше бывалого человека послушал бы.

Я только что-то промычал в ответ. Старику хватило и этого. Воодушевленный, он собрался произнести заготовленную, видимо, речь, но нас отвлекло незначительное, как я тогда подумал, происшествие.

Мужчина лет тридцати, сидевший до этого почти незаметно, вдруг вскочил, рванул на себе галстук и закричал на весь трамвай плаксивым голосом:

- Ну невозможно же так, неужели вы все не чувствуете? Сколько можно?!

Подскочил к стоп-крану и дернул. Трамвай резко остановился. Я, естественно, сел на старичка, какой-то ребенок проснулся и закричал. А мужчина выскочил в открывшуюся дверь.

В вагоне повисла зловещая тишина. Все, даже компания молодежи на задней площадке, мрачно смотрели вслед. Меня накрыло ощущение чего-то ужасного и непоправимого, и я тоже застыл.

Старичок покряхтел и проговорил с осуждением:

- Все мы там будем, конечно, но ведь нельзя же так...

А какой-то мужской голос за моей спиной сказал с неожиданной злобой:

- Слабак!

Пассажиры зашевелились, потихоньку начали говорить. Трамвай опять поехал. Старик проворчал:

- Раньше-то их штрафовали, изолировали от остальных, нормальных, кто на своей выходит... Едешь, и едь себе. До конечной. Не нравится или места сидячего не досталось - придумай чего-нибудь. А так - последнее дело.

Я по-прежнему ничего не понимал.

- Вот, помню, когда еще молодой я был, - старик мечтательно затряс головой, - так и без этого чуть не весь вагон на одной остановке выходил. Как затеют что-нибудь историческое - горы там своротить или еще что, так и выходят. Многие до конечных не доезжали. Я и сам пару раз чуть не вышел.

Трамвай опять остановился. На задней площадке несколько ребят пожали руки друзьям, набрали воздуху, как перед прыжком, и шагнули наружу. Им тоже смотрели вслед. Одна женщина даже всхлипнула. Я же начал кое-что понимать.

- А эти почему?

- Эти? А они, бедняги, в южных войсках служили. Оттуда многие выходят.

- И все так просто смотрят?

- А что поделаешь? Их остановка. Вообще-то каждый сам выбирает себе конечную. Вон, видишь, девчонка на заднем сиденьи? - Старик неестественно скосил глаза, показывая. - У нее, вон шприц в сумке просвечивает, и взгляд остекленелый. Видишь?

- Ну.

- Так вот ей всего-то пару остановок ехать осталось. Долго не протянет.

Я присмотрелся. Действительно - девушка, и симпатичная. Сидит, закинув ногу на ногу. Ноги красивые. Ярко накрашена. И шприц в прозрачной сумке. А взгляд - как у стариков - в пустоту, в свой уход.

Становилось жутковато.

Опять остановка.

Я почти привычно сжался и с ужасом, смешанным с радостью - не я! посмотрел, как и все в вагоне, на дверь. Вышла небольшая группа строгих, по-военному подтянутых, не старых еще людей. Я уже боялся спрашивать вслух. Молча посмотрел на старика - знатока правил движения и расписания этого странного трамвая.

- А об этих и не спрашивай, - вздохнул старик. - Не обо всем нам знать дано.

Трамвай тронулся. Один парень остался стоять на подножке, придерживая рукой дверь, и все смотрел вслед вышедшим. На повороте вагон дернулся, и он... не удержался.

Скользнула рука по стеклу двери - пальцы напряженные до боли, до белизны - вскрик - звук упавшего тела. И всё,

У меня перехватило дыхание.

А старик, видно, привык ко всему.

- Ничего, запишут - под машину попал.

- К-кто запишет?

- Ну, кто, известно кто. Вагоновожатый. Э-хе-хе.

Теперь я уже совсем другими глазами смотрел на вагон и его пассажиров. Конечно, из трамвая не только выходили. Но если выход человека был заметен, то приход происходил буднично, без остановок, так - притормаживание. Наибольшая текучесть была сзади, на площадке для стоящих. Спереди сидели спокойно, с чувством исполняемого долга. Некоторые (видимо, зная, куда попадут) входили прямо с табуретками и, сдвинув возмущающихся стоящих, усаживались в проходе. Эти даже курили и пили. Прямо в трамвае.

Изредка кто-то из пассажиров вдруг начинал кашлять или стонать, вставал, подходил к двери. Но выходили не всегда. Иногда возвращались на свое место, и соседи вздыхали с облегчением.