Ярослав Смирнов - Цитатник бегемота

Ярослав Смирнов

ЦИТАТНИК БЕГЕМОТА

Примерно половина этой книжки — чистое вранье

Мы спим, и наше тело — это якорь, душой заброшенный в подводный сумрак жизни…

Пролог

Невысокий седовласый подтянутый человек с грубым шрамом через правую щеку в военной форме с полковничьими погонами шел по длинному коридору. Под мышкой у него был зажат дорогой бювар красной кожи. Лицо у полковника было строгое и сосредоточенное.

— Эй, Фомич!..

Полковник обернулся: его нагнал высокий грузный генерал.

— Куда собрался, Фомич? На ковер?.. Полковник угрюмо кивнул.

— Громов-то что? — понизив голос, спросил генерал. — Нашли его?..

Полковник, не говоря ни слова, отрицательно качнул головой.

— Что же дальше?..

— Подождем, — сдержанно ответил полковник. — Может быть, он все-таки жив. Генерал вздохнул.

— Эти экспериментальные агрегаты… — с досадой сказал он. — Ладно. Увидимся вечером.

Он кивнул полковнику и пошел дальше. Полковник мрачно посмотрел ему вслед, постоял немного в нерешительности и со сдержанным вздохом раскрыл бювар. Там находился только один листок.

Совершенно секретно.

Начальнику отдела специальных исследований

особого подразделения «15»

Восемнадцатого Управления ГРУ

Генерального Штаба МО СССР

генерал-лейтенанту Савченко М.Ю.

РАПОРТ

23 ноября 1979 года в ходе проведения планового эксперимента в лаборатории абсолютного вакуума возникла нештатная ситуация, в результате которой произошла авария экспериментальной установки. Лаборатории причинен значительный ущерб. Потери личного состава: пятеро легкораненых, один, капитан специальной группы «Святогор» Громов Иван Иванович, пропал без вести. Поиск пропавшего продолжается.

Прошу Вашего разрешения на возобновление работы лаборатории.

Полковник задумчиво вложил листок обратно в бювар. Пропал без вести…

Часть первая

ГАУПТШТУРМФЮРЕР ГРОМОВ

Иван с трудом разлепил веки и ничего не увидел над собой, кроме расплывчатой белесой мути. Все тело до последней клеточки ныло, дышать было невыносимо тяжело. Его подташнивало: Иван скрипнул зубами, с трудом пытаясь сдержать головокружение.

Он услышал чей-то неразборчивый возглас и увидел лица людей, склонившихся над ним.

«Слава Богу, я живой», — подумал с облегчением и вполне объяснимой радостью Иван и попытался приподнять голову.

Ему не удалось этого сделать. Слабость, одуряющая и ослепляющая слабость навалилась на него, к горлу подкатил комок и стал настойчиво выбираться наружу. Иван почувствовал, как в руку впилась игла шприца: прохладная волна прокатилась по венам и увлекла тело в багрово-черное небытие.

Через какое-то время он снова очнулся, взбодрившийся и изрядно посвежевший: чернота вместе с донимавшей его белесой мутью куда-то исчезли.

Иван повращал глазами, попытался повернуть голову. Ему это удалось, и он увидел человека в белом халате, очевидно, врача, который смотрел на него со слегка удивленной, однако же вполне приветливой улыбкой.

Иван с трудом улыбнулся ему в ответ и уже совсем было открыл рот для того, чтобы начать задавать уместные вопросы, но врач опередил его, заговорив сам с успокаивающими интонациями, при этом кивая в такт словам и легкими движениями рук поправляя укрывавшее Ивана одеяло.

Иван удивился и обеспокоился. Смысл докторовых речений доходил до его сознания с трудом, как сквозь вату, шум ветра или… Нет, все равно Иван понимал врача плохо: ему приходилось изрядно напрягаться, вслушиваясь.

Он захотел прокашляться и попробовать, как звучит его собственный голос, но в это время дверь комнаты — или, скорее, палаты — отворилась, и на пороге появился некто в белом и в темных очках.

Иван невольно поморщился.

— А! Он очнулся, — громко произнес вошедший. — Наконец-то.

— Еще бы, — буркнул первый врач. — От грохота этих бомбежек и мертвый скакать начнет.

Ивана словно обухом по голове ударили. Какие бомбежки?! Что за…

Он поперхнулся и выпучил глаза. Неудивительно, что он с трудом понимал разговор — ведь доктора говорили не по-русски.

Они вовсе даже говорили по-немецки.

Иван ощутил неприятную дрожь, стиснул зубы и прикрыл свои выпученные донельзя глаза. Спокойствие, только спокойствие… Это, наверное, последствия взрыва. Взрыв вот, к примеру, был реальностью, а все остальное — сон… или бред, что вернее. Сейчас он спокойно полежит некоторое время, поразмыслит о причудах законов природы и об использовании этих законов человеком… точнее, разгильдяем… потом откроет глаза — и все будет в порядке. Если не считать того, что в госпитале придется провести достаточно длительный отрезок времени. До полного выздоровления и пропажи галлюцинаций.

Иван задумчиво полежал и осторожно приоткрыл глаза, услыхав стуки и почувствовав движение рядом с собою. Посетители галлюциногенного происхождения не исчезли, даже наоборот — их количество умножилось.

Иван вздохнул. Похоже, в госпитале он будет лежать долго… Давешний обладатель тонтон-макутовской оптики уловил сдержанный вздох Ивана и движение его век и обрадованно сказал:

— А! Наш юный друг снова очнулся. Господин профессор, вы можете с ним поговорить.

— Хорошо, — раздался голос из глубины комнаты. — И, господа, оставьте нас наедине.

— Да-да, — поспешно сказал первый врач и направился к двери. — Пойдемте, господа… Не будем мешать профессору и герру Кляйну…

«Какой еще герр Кляйн?» — недовольно подумал Иван, краем глаза наблюдая за тем, как врачи один за другим выходят из палаты.

Последний из них осторожно прикрыл дверь за собой. Иван повернул голову и посмотрел на того, кого назвали профессором.

Вид у врача был ничего себе, истинно профессорский. Могучая лысина, окладистая борода и толстенные очки с сильным увеличением — все это невольно вызывало уважение и даже пиетет. Вот только глаза… Иван даже поежился… какие-то слишком уж глубокие глаза — темные, мрачные, бездонные. У людей, даже у профессоров, таких глаз обычно не бывает.

Некоторое время этот самый профессор в упор разглядывал Ивана, а потом заговорил: