Дмитрий Янковский - Чистилище. Бросок обреченных Страница 10

Макс не считал себя великим знатоком ветровой навигации, но и ему было известно, что самый выгодный курс – это, что называется, в полветра, или, как говорили древние мореходы, галфвинд. Это когда ветер дует не в корму судна, а точно ему в борт. Именно при движении галфвиндом оба паруса, и грот, и стаксель, могут быть установлены под таким углом к ветру, который дает максимальную скорость. При попутном же ветре грот частично экранирует стаксель, а углы приложения сил не работают по правилу рычага, давая выигрыш в скорости за счет падения силы тяги.

Говоря другими словами, двигаясь поперек ветра, можно разогнать буер быстрее скорости самого ветра, тогда как при попутном ветре двигаться быстрее ветра никак не получится. Точно так же, как скользкая арбузная косточка, если сжать ее пальцами, вылетает со скоростью, значительно превышающей скорость сжимания пальцев, тогда как щелчком ей можно придать только ту скорость, с которой движется палец.

Если бы поселение находилось точно на западе, то можно было бы вообще не думать, а гнать на всех парусах быстрее ветра курсом галфвинд. Но, к сожалению, поселение Клана лежало к юго-западу, а значит, следовало посоветоваться с более опытным в навигации Ахмедом.

– Какой курс предложишь? – напрямую спросил Макс, не думая о том, что таким образом может потерять авторитет командира.

– Думаю, надо пройти плодородную зону на галфинде, – ответил парень. – Чтобы, если вдруг дикие там шастают, не могли нас догнать на верблюдах. А вот потом, когда окажемся в пустыне, можно будет увалиться на бакштаг и двигаться прямым курсом на поселение. Там уже небольшая потеря в скорости не повредит.

– А если наоборот, прямо отсюда двигаться с небольшим уваливанием под ветер? Думаешь, сильно упадет скорость?

– Сильно не сильно, но упадет. А оно нам надо? Плодородной зоны тут всего девять километров, проскочим и не заметим. И дальше уваливание не будет очень уж большим, с учетом пятидесятикилометровой дистанции.

– Ну да, Пифагор умер, не успев отменить свою теорему. – Макс усмехнулся. – Ты прав. Тогда я сейчас правлю точно на запад, а как вырвемся в пустыню, надо будет свериться с одометром и взять новый курс.

– Из тебя классный капитан скоро получится! – подмигнул Ахмед.

– Ага, если не мутирую раньше.

Ахмед хмыкнул и суеверно поплевал на большой палец левой руки, чтобы хоть на время отогнать неизбежное.

Макс обнулил установленный на консольной панели одометр от автомобиля и снял чехол с большого яхтенного компаса, стоявшего на карданном подвесе. Несмотря на чехол, бумажная шкала компаса изрядно выгорела на солнце, но пока деления на ней еще можно было различить без труда.

– Погнали! – крикнул он, отпуская стояночный тормоз.

Ахмед подтянул шкоты гика, выставляя угол паруса на максимальную эффективность. Буер, хрустя колесами по песку, начал уверенно разгоняться.

– Поднять стаксель!

Закрепив шкот, чтобы намертво зафиксировать грот в нужном положении, Ахмед бросился поднимать стаксель. Когда дело было сделано, ветер охотно надул второй парус, такелаж заскрипел под нагрузкой, а буер все быстрее начал набирать ход. Стрелка автомобильного спидометра отклонялась, постепенно замедляясь, пока не остановилась на отметке в сорок пять километров в час при ветре чуть больше десяти метров в секунду. Но вместе с тем значительно возросла продольная нагрузка на мачту, из-за чего левая пара колес вжалась в песок, а правая, наоборот, так и норовила оторваться от грунта.

– Ахмед, переведи собак на правый борт! – приказал Макс.

Конструкция буера была прочной и проверенной временем, в ней использовалось много заводских деталей старого времени, снятых с автомобилей, в том числе амортизаторы, но на неровностях его все равно трясло нещадно, из-за чего голос при разговоре становился похожим на звук старого патефона. Руки на штурвале тоже трясло, от этого они быстро начинали зудеть, но рулить попеременно то одной, то другой Макс пока остерегался. Если слишком сильно заложить к ветру, буер запросто может опрокинуться на бок, а на такой скорости это чревато. Лучше чаще меняться с Ахмедом, толку будет больше, да и опыт управления у него более солидный, несмотря на возраст.

Неизбежность и неожиданность мутаций заставляла людей Клана подходить к обучению с максимальной эффективностью. Рождаемость у них была нормальной, грех жаловаться, поэтому людей хватало, особенно в возрасте от шестнадцати до восемнадцати лет. Но очень короткая средняя продолжительность жизни не давала возможности обучать их всему, чему захочется, или нескольким направлениям одновременно.

Такую роскошь могли позволить себе разве что долгожители вроде Макса или Бориса, да и то лишь в том случае, если они уже овладели чем-то в той мере, которая могла принести пользу Клану. Праздные знания были не в чести. Поэтому если человек брался овладевать каким-то навыком, на это бросал все силы не только он сам, но и Клан, инвестируя в молодого специалиста массу усилий и времени. Так что умельцами все были хорошими, не умельцами даже, а мастерами, вроде Джамиля, Ахмеда и сотен других членов Клана.

Если общество старого времени могло позволить себе тратить силы и ресурсы на обучение дипломированных специалистов, которые никогда не будут и даже не собираются работать по специальности, если оно могло кормить ничего не производящих офисных менеджеров, всевозможных брокеров и риелторов, просто переводящих биржевые активы из одного фонда в другой, а также миллионы других дармоедов, то Клан не мог позволить себе такого извращенного милосердия.

Макс невесело усмехнулся. Вроде бы только что с трудом и потерями отбились от мутантов, но не чудовищные твари были главным врагом Клана. Нет, не они. Главным врагом людей был сам вирус, неведомая зараза, поразившая разом все человечество. И хотя Макс был слишком молод и не стал свидетелем страшных событий тридцатилетней давности, он читал написанные Киром исторические зарисовки.

После ознакомления с ними в представлении Макса вирус стал чем-то вроде божественной кары, постигшей человечество, когда оно, как некогда легендарный Содом, расплодило многочисленные извращения, возвело в ранг нормы дармоедов, циничных убийц и проституток всех мастей, от уличных до политических. Когда оно пало ниц в своей священной, бескорыстной и всеобъемлющей любви к тому, что стало считаться единственной неоспоримой ценностью. К деньгам. Когда понятия чести, справедливости и закона утратили признаки абсолюта, когда их стало можно трактовать как угодно и применять в разной степени для разных людей. Именно тогда и низверглась на человечество кара в виде вируса. Он убил треть людей, треть превратил в жутких мутантов, а треть, словно в издевку, оставил жить.