Франк Шетцинг - Стая Страница 10

Эневек размышлял.

— Разве НАСА не посылала сигнал в космос?

— Ах, вон что, — глаза её сверкнули. — Вы хотите сказать, что нечего рассиживаться и слушать, надо самим подать голос. Да, это было сделано. Еще в 1974 году мы отправили из Аресибо сигнал в М13. Это шаровидная туманность неподалёку от нашей галактики. Но нашей проблемы это не решает. Любое известие может затеряться в межзвёздном пространстве, исходит оно от нас или от других. Было бы невероятной случайностью, если бы кто-то получил наш сигнал. Кроме того, слушать дешевле, чем посылать сигналы.

— И всё-таки. Это повысило бы шансы.

— Может, мы этого не хотим.

— Почему же? — в недоумении спросил Эневек. — Я думал…

— То есть мы-то хотим. Но есть множество людей, которые смотрят на это скептически. Многие почитают за благо не привлекать к себе внимания.

— Какие глупости.

— Не знаю, глупости ли. Я лично тоже верю, что разум, который дорос до межзвёздных путешествий, должен уже преодолеть стадию дикости. С другой стороны, я думаю, от этого аргумента нельзя отмахнуться. Люди должны подумать, как сделать себя заметными. Иначе возникнет опасность быть неправильно понятыми.

Эневек молчал. Его мыслями снова завладели киты.

— Вы не приходите иногда в отчаяние? — спросил он.

— Как без этого? А сигареты и виски на что?

— А если вы вдруг достигнете цели?

— Хороший вопрос, Леон. — Кроув сделала паузу и задумчиво водила пальцами по скатерти. — В принципе я уже много лет спрашиваю, что, собственно, является нашей Целью. Думаю, если б я знала ответ, то прекратила бы заниматься исследованиями. Ответ — это всегда окончание поиска. Возможно, нас мучает одиночество нашего существования. Мысль, что мы лишь случайность, которая больше нигде не повторится. Но может быть, мы стремимся доказать как раз то, что кроме нас нет никого и мы занимаем в творении особое место, которого якобы достойны. Я не знаю. Почему вы изучаете китов и дельфинов?

— Я… мне просто интересно.

Нет, это не совсем так, подумал он в ту же минуту. Это не просто любопытство. Итак, чего же он ищет?

Кроув была права. В принципе они делали одно и то же. Каждый прослушивал свой космос и надеялся получить ответ. Каждый в глубине души тосковал по собратьям, по обществу разумных существ, которые не были бы людьми.

Кроув, кажется, прочитала его мысли.

— Дело не в другом разуме, — сказала она. — Нас занимает вопрос, что останется от нас, если другой разум существует. Кто мы тогда? И кем мы больше не являемся? — Она откинулась на спинку стула и улыбнулась тёплой, привлекательной улыбкой. — Знаете, Леон, я думаю, в конце стоит очень простой вопрос о смысле жизни.

После этого они говорили о разном, но уже не о китах и не о чужих цивилизациях. В половине одиннадцатого, после того как они ещё посидели у камина в салоне, заказав себе выпить: Кроув — бурбон, а Эневек, как обычно, минеральную воду, — они распрощались. Она проводила его наружу. Облака окончательно рассеялись. Над ними простиралось звёздное небо, которое, казалось, втягивало их в себя. Некоторое время они просто смотрели вверх.

— Вам иногда не надоедают ваши звёзды? — спросил Эневек.

— А вам ваши киты?

Он засмеялся:

— Нет. Не надоедают.

— Я очень надеюсь, что вы их отыщете.

— Я вам сообщу об этом, Сэм.

— Я и так узнаю. Это был очень приятный вечер, Леон. Если наши пути ещё раз пересекутся, я буду рада. Будьте внимательны к своим подопечным. Я думаю, эти животные имеют в вашем лице верного друга. Вы добрый человек.

— Откуда вам знать?

— В моём положении вера и знание поневоле находятся на одной длине волны. Берегите себя.

Они пожали друг другу руки.

— Может быть, мы встретимся, когда будем косатками, — в шутку сказал Эневек.

— Почему именно косатками?

— Индейцы квекиютл верят, что каждый, кто при жизни был хорошим человеком, в следующий раз рождается косаткой.

— Да? Мне это нравится! — Кроув улыбнулась до ушей, и Эневек понял, что большинство её морщин происходят от улыбок. — А вы верите в это?

— Разумеется, нет.

— Почему же? Разве вы не один из них?

— Из кого? — спросил он, хотя прекрасно понял, кого она имела в виду.

— Из индейцев.

Эневек почувствовал, как всё в нём окаменело. Он взглянул на себя её глазами. Приземистый мужчина с широкими скулами и медной кожей, слегка суженными глазами и густыми, падающими на лоб прямыми смоляными волосами.

— Что-то вроде того, — сказал он после слишком долгой паузы.

Саманта Кроув оглядела его. Потом достала пачку сигарет из своей ветровки, прикурила и сделала глубокую затяжку.

— М-да. К сожалению, я и этим одержима. Всего хорошего, Леон.

— Счастливо, Сэм.

Норвежское море и побережье

Сигур Йохансон не видел Тину Лунд неделю. В это время ему пришлось заменять заболевшего профессора и прочесть на несколько лекций больше, чем было запланировано. Кроме того, он был занят статьёй для журнала и ещё пополнением своего винного погребка, ради чего ему пришлось оживить ослабевшую связь с одним эльзасским знакомым, представителем славной давильни Hugel&Fils, располагавшей известными раритетами. Некоторые из них Йохансон намеревался подарить себе ко дню рождения. А также он по случаю приобрёл виниловые пластинки с записями 1959 года «Кольца Нибелунгов» под управлением сэра Джорджа Солти и коротал с ними вечера. Червяки Лунд были оттеснены на второй план, тем более, что пока о них не было никаких новых известий.

На девятый день после их встречи Лунд наконец позвонила — в явно приподнятом настроении.

— Что-то больно ты весела, — отметил Йохансон. — Не повредит ли это твоей научной объективности?

— Вполне возможно, — радостно возвестила она.

— Объяснись.

— Потом, при случае. Слушай, завтра «Торвальдсон» будет на континентальной окраине и спустит на глубину робота. Хочешь при этом присутствовать?

Йохансон мысленно просмотрел своё расписание.

— В первой половине дня я занят, — сказал он. — Буду знакомить студентов с сексуальной жизнью серных бактерий.

— Это плохо. Корабль отплывает ранним утром.

— Откуда?

— Из Кристиансунна.

Кристиансунн находился в часе езды от Тронхейма на скалистом мысе, обдуваемом всеми ветрами. С расположенного неподалёку аэродрома регулярно летали вертолёты в сторону буровых островов, которые один за другим тянулись по всему североморскому шельфу вдоль норвежского фарватера. Семьсот платформ для добычи нефти и газа.