Юрий Никитин - Земля наша велика и обильна... Страница 10

Юлия поинтересовалась:

– Исчезаете, шеф?

– Только в пределах офиса.

– Надолго?

– Минут на десять, – заверил я. – Если кто придет, попроси подождать. Я у Лысенко. Посмотрю верстку завтрашнего выпуска.

Юлия то ли сумела так себя поставить, то ли в самом деле значит в нашей организации все больше, словом, уже в коридоре я напомнил себе с некоторой досадой, что можно, конечно, сказать, где буду, но не объяснять остальное, а то какая-то суетливость в этом, как будто оправдываюсь, а я ведь шеф, даже не какой-то задрипанный шеф, а вождь партии русских националистов, можно сказать – фюрер, здесь все должно проходить на некоем подсознательно ожидаемом уровне: резковато, отрывисто, мужественно, без сантиментов и длинных разъяснений.

Отворил дверь, в ноздри шибануло знакомым кисловато-резким запахом, за накрытым столом, кроме самого Димы Лысенко, его помощники – Шургин и Орлов, рожи красные, довольные, глаза блестят. Когда стол называют накрытым, то это в Европе или в гребаных Штатах можно все, что угодно, вплоть до того, что накрыт контрактами, договорами, книгами или кирпичами, но в России это значит только водку и закуску. Сейчас со стола на меня вызывающе уставились, ну и чо скажешь, три бутылки водки, тощие бутерброды и банка с солеными огурчиками. Одна бутылка уже заканчивается, две наготове, откупорены. Верстальщик Гвоздев явно смылся в столовку, нельзя же сидеть в компании и не пить, это не по-русски. Я ощутил тоску, а потом чуть ли не приступ тошноты. Это в нашей цитадели, где самые лучшие? Где отвагою горят и сердца для чести живы?

Лысенко перехватил мой взгляд, с некоторой виноватостью кивнул на стол.

– Француза поймем сердцем, англосакса – трезвым и холодным рассудком, а загадочную русскую душу приходится понимать печенью. Сегодня же понедельник! Для русского человека: пить или не пить – не вопрос…

Я сказал раздраженно:

– А кто в выходные заставлял заливать мозги? Знаешь, ни у одного народа не наберешь столько историй, анекдотов и шуточек насчет выпивки!

Орлов подхватил с видом заправского подхалима:

– Я как ни включу наш фильм, обязательно пьют! Долго, со смаком. И рассуждают пьяные, рассуждают… А вот в штатовских не то что пьяных нет, там даже не курят. Да что не курят: ни разу не видел, чтобы Шварценеггер, Сталлоне, Ван Дамм или любой из этих самых даже жвачничал! А вот наш шеф курит, Борис Борисович!

– А что, – возразил Лысенко с гордостью, – еще князь Владимир ответил мусульманам, что на Руси – веселие пити! Вот и пьем, мы же православные.

– Когда пьем, – объяснил более интеллигентный Шургин, – мы как бы протестуем.

– Против чего? – спросил я.

– Против несправедливости.

– Какой?

Лысенко и Орлов смолчали, поглядывали на интеллектуала, а Шургин объяснил добросовестно:

– Разной. Всякой.

– Против всеобщей, – подхватил и начал развивать мысль Лысенко, он же все-таки босс нашей газеты. – Против вселенской! Все по Камю: надо иметь мужество отчаяния, чтобы понимать абсурдность мира. Только мы открыли это за пять тысяч лет до Камю и Олдспайсера. Вот и пьем, потому что мы – люди, мыслящие люди. А кто не пьет, тот простое немыслящее и недумающее двуногое. Животные ведь не пьют?

Я смолчал, Лысенко, ерничая, в самом деле высказал, возможно, то самое, что в основе нашего пьянства, а также полнейшего нежелания добиваться материальных благ. А на фиг оно все, если все равно помирать, а в могилу не унесешь ничего, кроме двух пятаков на глазах… Так стоит ли даже на­чинать трудиться, чего-то добиваться, куда-то карабкаться? А пока пьешь, вроде бы в ином мире… Сейчас на помощь пьянству пришли баймы, в их мире тоже сам верховный судья, царь и воевода. На Западе их делают, а у нас потребляют. Казалось бы, что нужно, чтобы сделать самим? Обычный компьютер и два-три человека, которые любят работать. Увы, на всю Россию таких не набирается, зато из пальца высосали идею, что наши программисты – лучшие в мире. Уже видно, насколько.

Орлов хихикнул в кулак, сказал очень серьезно:

– Шеф ЦРУ доложил президенту, что народ, который до сих пор хранит деньги в Сбербанке и пьет, не закусывая, победить невозможно! 

Шургин хохотнул и вставил свою копеечку, чуть менее затертую:

– Англичанин имеет жену и любовницу. Любит жену. Француз имеет жену и любовницу. Любит любовницу. Еврей имеет жену и любовницу. Любит маму. Русский имеет жену и любовницу. Любит выпить. Что мы, собственно, и делаем, так как… русские!

– Нам надо поработать, – объяснил мне Лысенко, – а русский человек не может рассуждать здраво и трезво… одновременно.

– Чем меньше пьешь, – поддержал Орлов, – тем меньше русский!

Оживились, наперебой выкладывали эти мудрости, создалось впечатление, что целыми днями торчат на anecdot.ru, а в перерывах бегают за водкой. Что за дурацкая ситуации: в России пить – признак доблести? Да, верно, никто не скрывается, этим гордятся. Любой подросток хвастается, как он вчера, дескать, нажрался водяры так, что обрыгался, обоссался и даже обосрался, ничего не помнит, расскажите, что он вчера творил, а? И это без стыда, с гордостью! А взрослые вообще презирают тех, кто не пьет. Ну что за страна…

Я спохватился, едва вслед за сраными демократами не сказал: «эта страна», совсем вершина падения, черт бы побрал эти игры со словами. Как раз та ситуация, когда русский человек способен тосковать по Родине, даже не покидая ее! Вот я уже и тоскую. Еще один умник заявил, что Россия – мировой лидер по числу непонятных праздников, но это только трезвым людям они непонятны, а по числу трезвых людей Россия в лидеры выходить пока не собирается. Когда это говорят в компании, то, можно ли поверить, кроме обычных смешков, мол, юмор, понимаем, в то же время в самом деле – гордость, гордость!.. Начинаем гордиться даже тем, что мы – самая пьющая страна! Если раньше гордились тем, что первыми запустили спутник и человека в космос, то сейчас – что пьем больше всех!

Или вот еще ха-ха: в Германии за рулем задержана иностранка, в крови которой обнаружена трижды смертельная доза алкоголя. Вся Россия с нетерпением ждет объявления национальности нарушительницы! Каково? Уже смеются, юмор в том, что всем национальность нарушительницы понятна, так сказать, по дефолту. Уже клеймо, как навроде тех, что все французы – бабники, прибалты – тугодумы, шотландцы – скупердяи, немцы – вояки, англичане – овсянкосэры… А русские, значит, косорукие пьяницы. Бабников, тугодумов, скупердяев, вояк и любителей овсянки – можно принимать всерьез, а вот спивающихся – нельзя. С ними вообще считаться не стоит. С ними самими, их претензиями, желаниями…

Я ничего не сказал, так лучше, только посмотрел на них долгим взглядом, покачал головой и вышел, постаравшись не хлопнуть дверью. Хлопнуть дверью – это снизить впечатление. Пусть будет вот так, тихо.