Конни Уиллис - Последняя «виннебаго» Страница 10

Кэти жила в доме с солнечным отоплением старого типа: с плоскими черными панелями на крыше. Дом выглядел прилично, но не был чересчур чистеньким. Трава вокруг не росла – водовозы не находили нужным заезжать в такую глушь, Узел Апачей был во всех отношениях не так важен, как узлы Финикса и Темпе. Но все-таки перед домом был палисадник, выложенный плитами черной лавы и чередовавшимися с ними срезами опунции. Во дворике за домом росло чахлое деревце пало верде [дерево с зеленоватой корой на ветвях, в жаркое время года теряющее листву], к нему была привязана кошка, а под ним маленькая девочка играла с автомобильчиками. Я вытащил айзенштадт, подошел к двери дома и позвонил. В последнюю минуту, когда уже поздно было передумать и уйти – она уже открывала решетчатую дверь, – мне пришло в голову, что она может не узнать меня и мне придется объяснять ей, кто я такой.

Нос у нее не был загорелым, и она пополнела – в тридцать лет естественно весить больше, чем в шестнадцать, но в остальном она выглядела так же, как тогда, перед моим домом. И лицо ее еще не совсем замкнулось. Я сразу увидел, что она узнала меня и что она знала, что я приеду. Наверное, она сделала в своем досье указание, чтобы ей сообщили, если я стану разыскивать ее. Надо подумать, как это следует понимать.

Она приоткрыла решетчатую дверь, как я перед представителями Гуманного Общества, и спросила:

– Что вам нужно?

Я не видел ее раньше сердитой, даже тогда, когда напустился на нее у ветеринара.

– Я хотел повидаться с вами.

Я подумал было, что скажу, будто мне попалась ее фамилия, когда я работал над очерком, и захотелось узнать, не та ли это особа, с которой я когда-то встречался, или что я пишу о последних домах с солнечным отоплением старого типа. Но я произнес лишь:

– Сегодня утром я увидел на шоссе мертвого шакала.

– И подумали, что я убила его? – Она хотела закрыть дверь, но я придержал ее.

– Нет. – Я отнял руку от двери. – Нет, конечно, я этого не думаю. Можно мне войти? Я просто хочу поговорить с вами.

Маленькая девочка подошла к двери, держа игрушечные автомобильчики в подоле розовой маечки, и с любопытством смотрела на нас.

– Иди домой, Яна, – сказала Кэти и открыла решетчатую дверь пошире. Девочка проскользнула в эту щель. – Иди на кухню. Я тебе сделаю прохладительный напиток.

Кэти посмотрела на меня:

– Сколько раз мне снился кошмарный сон: я подхожу к двери и вижу вас перед собой.

– Тут на самом деле очень жарко, – проговорил я совсем как Хантер. – Можно мне войти?

Она открыла дверь настежь.

– Мне надо дать дочке попить. – Она пошла на кухню, а девчурка, приплясывая, бежала впереди.

– Какой ты хочешь напиток? – спросила дочку Кэти.

Та крикнула:

– Красный!

Кухонный столик стоял напротив плиты, холодильника и охладителя для воды, а дальше кухня немного расширялась, и в этом углублении стоял стол со стульями. Я положил айзен на стол и сел возле сам, чтобы она не предлагала перейти в другую комнату. Кэти сняла с одной из полок пластмассовый кувшин и подставила его под кран бака с водой. Яна запихнула свои автомобильчики в кухонный столик, залезла на него и, усевшись, стала открывать дверцы стенного шкафчика.

– Сколько лет вашей девочке?

Кэти, не ответив, достала из ящика возле плиты деревянную ложку, взяла кувшин, уже полный воды, и подошла к столу.

– Ну, ты нашла «Прохладу»? – спросила она дочку.

– Да, – ответила девочка. Но это была не «Прохлада», а какой-то розовый кубик, с которого она содрала пластмассовую обертку. Когда она бросила его в кувшин, вода зашипела и стала красной. Настоящая «Прохлада», должно быть, исчезла так же, как отходили в прошлое фургоны «виннебаго» и дома с солнечным отоплением старого типа. Или изменилась до неузнаваемости. Как Гуманное Общество.

Кэти перелила красную жидкость в стаканчик, на котором был наклеен бумажный кит.

– Она у вас одна?

– Нет, есть еще мальчик. – Она отвечала как бы нехотя, хотя, раз я запросил ее биографию, мне все эти сведения уже были доступны. Яна спросила, можно ли взять булочку, и ушла с булочкой и стаканчиком во дворик. Я слышал, как затворилась решетчатая дверь.

Кэти поставила кувшин в холодильник и прислонилась к кухонному столику, скрестив руки на груди.

– Что вам надо?

Она стояла не в поле зрения айзенштадта, и лицо ее было в тени.

– Сегодня утром на шоссе я увидел мертвого шакала. – Я нарочно говорил негромко: чтобы расслышать, ей надо было наклониться вперед, к свету. – Его раздавило машиной, и он лежал так странно. Он был похож на собаку. Мне захотелось поговорить с кем-нибудь, кто помнит Аберфана, с кем-нибудь, кто знал его.

– Я его не знала. Я только убила его, помните? Так вот почему вы приехали, потому что я убила Аберфана, да?

Она не смотрела в сторону айзенштадта, даже не взглянула на него, когда я ставил его на стол, но мне вдруг показалось, что она знает, чего я добиваюсь. Она все еще держалась вне поля зрения аппарата. А если прямо сказать ей: «Да, это правда. Я это сделал, потому что вы убили его, а у меня не осталось его фотографий. Вы у меня в долгу. Я ведь уже не смогу получить фотографию Аберфана, но вы обязаны дать мне возможность сфотографировать ваше воспоминание о нем».

Но она ведь не помнила его, ничего не знала о нем, видела его только, когда мы ехали к ветеринару и Аберфан лежал у меня на коленях, смотрел на меня и уже умирал. Незачем мне было приезжать сюда и все это раскручивать заново. Совершенно незачем.

– Сначала я думала, что вы посадите меня в тюрьму, – сказала Кэти, – а потом, когда все собаки поумирали, – что вы убьете меня.

Стукнула наружная дверь, девочка сказала: «Я забыла автомобильчики» – и собрала их в подол маечки. Кэти мимоходом взъерошила ей волосы и опять скрестила руки.

– Я была не виновата. Я так и хотела сказать вам, когда вы придете убивать меня. Шел снег. Ваш пес выбежал прямо на меня. Я его даже не видела. Я потом прочла все, что могла достать, о том новом вирусе. Я готовилась защищаться. Я прочла про мутацию обычного паравируса, а еще раньше – вируса кошачьей чумы, узнала, что вирус мутировал так быстро, что специалисты не успели создать вакцину против него. А уже перед третьей волной возник критический минимум. И виноваты были владельцы последних оставшихся в живых собак, которые боялись позволить им размножаться. И когда ученые создали наконец вакцину, остались одни шакалы. Я бы вам сказала: «Вы не правы. Это вина владельцев собачьих питомников, разводивших щенят на продажу. Если бы они не держали щенят в антисанитарных условиях, первая вспышка инфекции не приняла бы такого размаха». Я приготовила все доводы для защиты. Но вы уехали из Колорадо.