Олег Алексеев - Рассвет на Непрядве Страница 10

Я спросил у Антона, кем был его отец.

— Колхозником, землю пахал. Бегу к нему, а на тракторе флажок красный будто огонь горит… А дядя в школе учителем работал. Во-он в той деревне…

Я вспомнил о своем отце, который тоже был деревенским учителем. Отец мечтал поехать на Куликово, говорил мне об этом. Знаменитое поле представлялось мне огромным, с холмами-горами, с широкими реками, с темным лесом — такими были мои родные места…

Куликово поле оказалось иным. Я опустил плечи, словно на них вдруг лег тяжелейший груз.

Антон горячился:

— Ученые спорят, а место битвы — вот оно. В летописи сказано, что войско Дмитрия подступило к самому Красному холму. Бились вот здесь, а справа и слева были лес, засеки.

Мне больше всего хотелось найти место, где стоял полк Правой руки. Земляки стояли насмерть. И татарам не удалось их даже потеснить.

Странное чувство не покидало меня ни на минуту: будто я ходил здесь когда-то, перебирался вброд через Дон и Непрядву…

Нужно было возвращаться в Москву, но Антон медлил, водил меня по осенним полям около стогов.

— Пора, — сказал он наконец решительно.

Дома быстро пообедали, мать Антона вынесла на крыльцо рюкзак с картошкой и корзину яблок; Антон закинул за плечи рюкзак, я взял корзину, и мы по тропе зашагали к большаку.

Вышли на широкую луговину.

— Лебеди! — закричал вдруг Антон. — Вон, вон, над Непрядвой!

И тут я увидел вереницу больших белых птиц. Устало махая крылами, лебеди тянули в сторону Куликова поля. Я видел темные клювы летящих птиц, вытянутые шеи и снежные подкрылья…

Больно замерло сердце: лебеди, показалось, вернулись из того далекого-далекого времени.

14

Поздно ночью мы вернулись в Москву. Товарищи уже спали, и мы с Антоном, чтобы не разбудить их, сняли возле порога обувь, тихонько прошли каждый к своей кровати.

Я не заметил, когда Антон поставил на подоконник «видящий» шар, но едва голова коснулась подушки, увидел его на обычном месте, словно Антон и не брал его с собою.

Стихи пришли неожиданно. Мне даже поначалу показалось, что их мне нашептывает Антон:

Вороны летали семо и овамо,Воины убиты в некоси лежали.Горлица залетная глухо ворковала,И трава поникла от туги и жали.

Я еще раз увидел поле древнего боя, раненых, прихрамывающих лошадей, убитых воинов, утонувших в траве.

На смоленом струге плыл я издалека,Из лесного края, с озера Чудского.Смерть на поле брани оказалась легкой…Покачнулось поле — поле Куликово…И душа, как птица, улетела в дымку,И темно вдруг стало, как в закрытой скрыне.С верным арбалетом я лежал в обнимкуНа болотных кочах, будто на перине…

Две последних строки, как это часто бывает, опередили первую и вторую.

Будет вечно сниться мне одно и то же:Что бежит Непрядва к озеру Чудскому.

На ощупь я нашел бумагу и карандаш, почти не различая буквы, переписал стихи, вписал недостающие две строки:

Слышен топот, кони мечутся на пожне.Захлестнула сердце вдруг тоска по дому…

Это были точные строки: умирая, воин уже ничего не видел, а только слышал ржание коней; перепуганные, потерявшие хозяев кони носились по полю храпели, стучали подковами. Лишь вечером сумели их, наверное, сбить в табун коноводы. Раненых лошадей, по преданию, воины оставили местным жителям.

Пленных и раненых татар победители пощадили, дали им землю, разрешили поселиться и жить…

Антон неожиданно проснулся, встал, присел на краешек кровати рядом со мной.

— Долго добираться до ваших мест? За половину суток успеем? Успеем… Вот и хорошо. Знаешь, пока все спят, расскажи про Чудское озеро, про вашу деревню… про Валентину… Да, а как ее отчество?

— Ивановна, — ответил я, улыбаясь.