Ион Хобана - Открывая Итаку Страница 10

Не обладая теоретическими знаниями и силой игры, которыми обладал швед, Матей нередко сражался с ним в свободные от подготовки к космическим полетам часы. Ему удалось урвать у Ларсона две или три ничьих, и он чувствовал бы себя совершенно счастливым, не будь лукавства Билля Рамзейя, который утверждал, подмигивая профессору, что эти мелкие удовлетворения суть подарок Ларсона, не желающего «отбить у Матея вкуса к игре».

На космическом корабле положение изумительным образом изменилось. Поединки дебютов Ларсон выигрывал благодаря тому рефлексу, который дает основательное знание техники славных вариантов, но в середине игры он терялся и бывал вынужден делать серьезные усилия, чтобы сохранить равенство в конце партий. А теперь…

Посмотрев на прикрепленные в степе часы, Матей поднялся. Наступил момент, когда он должен был сменить Рамзейя на посту управления.

IV

— Не пойму я, что с Ларсоном… — задумчиво произнес Громов.

— Отложим вопросы на другой раз! — перебил его Билль. — Извините меня, профессор, но теперь следует принять срочные меры. Иначе будет слишком поздно!

Они замолчали, не без тревоги вспомнив о вещах, которым раньше не придавали значения. Странное поведение Ларсона должно бы было привлечь их внимание гораздо раньше.

Как известно, экипаж «Альбатроса» состоял из добровольцев, отобранных из числа лучших космонавтов Международного центра космических исследований. Следовало ожидать, что каждый из них поставит на службу успеха экспедиции все свои способности. Но Ларсон выполнял свои обязанности нехотя, после чего уходил на свою койку, поворачивался лицом к стене и по целым часам лежал в каком-то странном оцепенении. Один только кинокибер выводил его из этого состояния.

Профессор Громов искал объяснения:

— Быть может, он хуже нас переносит свободное падение…

— Это Ларсон-то? — удивился Матей. — Он, который был самым выносливым во все время тренировок? Первый человек, проведший две недели в орбитальной лаборатории?

— Не забывай о шоке, перенесенном им при взлете! — вмешивался Билль.

— И о том обстоятельстве, что мы вот уже два месяца как находимся в космосе, — подхватил профессор, почесывая подбородок.

На следующий же день в их повседневную программу были введены упражнения, назначением которых было усовершенствовать приспособляемость к жизни в условиях невесомости. Фактически, это были первые космонавтические игры, даже если их земной образец мог быть легко распознан.

Первая игра представляла собой нечто вроде плавания в воздухе. Космонавты выстраивались в ряд на одном конце кабины, затем, загребая воздух руками, пускались вплавь к ее противоположному концу. Стройный и подвижный, Билль всегда первым приходил к «финишу».

Вторая игра — нечто вроде вольной борьбы — также требовала скорее ловкости, чем силы. Начав бороться на середине кабины, участники этой игры старались заставить противника коснуться одной из стен. В этом соревновании их поразил Громов, не забывший еще подвигов своего детства, проведенного на берегу Дона.

К сожалению, и эти игры не оказали на Ларсона никакого воздействия. После нескольких неохотно выполненных упражнений он вдруг вышел из себя: «В детство вы, что ли, впали?!»

С этого момента Ларсон категорически отказался от участия в играх и стал уединяться еще более явно, чем прежде.

Было решено привлечь инженера к занятиям, могущим вырвать его из сетей мрачных мыслей.

Матей заявил, что он вынужден более серьезно заняться изучением небесных явлений. «Приборы показывают, что бомбардировка космическими излучениями усилилась, и что произошли изменения в составе спектра светил из созвездия Лебедя», — объяснил он, в заключение, попросил Ларсона заменить его по уходу за гидропонической аппаратурой.

Спустя некоторое время, профессор начал жаловаться на зрение.

— И не удивительно! — фыркнул Ларсон. — Сидите весь день, уткнувшись носом в книги!

— По-твоему, лучше лежать, уткнувшись носом в подушки? — огрызнулся Билль.

Он готов был добавить к этим словам и другое, но Матей остановил его знаком. Хирургия не всегда является наиболее показанным методом лечения…

Чтобы выполнить свой план исследований, профессор попросил Билля читать ему вслух, хотя бы час-два в день. Но как раз в это время пилот был занят проверкой двигателей, так что чтение легло на обязанности Ларсона, который попытался было возражать, но, будучи занят менее других, в конце концов был вынужден склонить знамя.

Четвертый персонаж не замедлил вылезть из сферического космического корабля. Он прилетел из планетной системы Сириуса с заданием изучить высшие формы жизни в солнечной системе. Случай с самого начала столкнул его с остальными персонажами, но он этому не обрадовался, потому что не умел радоваться: он был роботом.

После нескольких бесплодных попыток, Матей отказался от намерения разгадать, кем были, в действительности, эти персонажи. Он понял, что их противоречивые действия и тирады были продиктованы элементарными правилами игры, в которую играл и он, — кстати сказать, все более умело, — так как прелесть кинокибера состояла, между прочим, и в возможности предоставить действующим лицам и некоторую свободу действий, согласно с логикой каждого происшествия. Так, Старый волк межпланетных пространств восторгался остатками марсианской цивилизации, которые ему показал трубадур с золотыми глазами, влюбился в космонавтку и поспорил с роботом по вопросу превосходства их цивилизаций. Он попытался было даже обучить их игре в шахматы в надежде, что Ларсон, в конце концов, выдаст себя. Однако марсианин только помахал в воздухе своими длинными пальцами и начал рассказывать новую историю о тех временах, когда планета была покрыта лесами и городами; космонавтка заявила, что предпочитает вязать, а робот, выслушав его с холодной вежливостью, сообщил, что его реле бесполезности не пропустило к его электронной памяти ничего из сказанного Матеем.

Тем временем «Альбатрос» продолжал свой путь к Марсу.

На большой карте межпланетного пространства светящаяся точка, указывавшая положение космического корабля, незаметно перемещалась, следуя намеченному ярко-красной полосой пути. Время тянулось мучительно медленно. Сквозь иллюминаторы, сделанные из боразона — вещества, более твердого, чем алмаз, и до того прозрачного, что создавалось впечатление, будто его и вовсе нет, — мерцали неподвижные светила, напоминавшие созвездия драгоценных камней на черной бархатной подушке ювелира. Обманчивая синь воздушного океана исчезла. Вокруг них царил густой, давящий, ощутимый мрак, — также океан, но океан, в водах которого острова были рассеяны до непостижимых уму далей. Космонавтам казалось, что вокруг них все неподвижно, что и сами они застыли навеки в какой-то точке, освобожденной от благотворной тирании законов вселенной…