Филип Фармер - Многоярусный мир. Том 2. Сборник фантастических произведений Страница 10

Он продвигался так, пока луна не приготовилась уплыть за монолит на северо-западе, прежде чем он добрался до улицы, на которой жила Калатол. Это был район бедняков, рабов, недавно купивших себе свободу, квартир и таверн для матросов и контрабандистов с речных кораблей торговых флотов, для наемных охранников и возчиков фургонов караванов с Великих Прерий. Здесь так же проживало множество воров и убийц, против которых у полиции не имелось ничего осязаемого, а другие воры и убийцы прятались там от правосудия.

В обычный день даже в это позднее время на улице Подозрительных Запахов толпилось бы множество людей, и стояли бы шум и гам, но введенный завоевателями комендантский час оказался действенным.

Не видно было ни одного человека, кроме нескольких патрулей, а все окна и двери были закрыты на засовы. Этот уровень был, подобно многим нижним улицам, выдолблен тогда, когда тишкетмоаки начали свой труд по переделке горы в метраполис.

Дома и лавки стояли здесь на самой улице. По крышам этих домов шла вторичная улица с другими домами, по крышам домов этой улицы — третичная улица, выше — еще одна улица.

Иными словами, ступенчатая пирамида существовала в меньшем масштабе внутри большого.

К этим улицам по крышам домов добирались по узким лестницам, выдолбленным из нефрита между пятым и шестым домом на главной улице.

Вверх по лестнице можно было гнать мелких животных вроде свиней и овец, но поднимающийся конь рисковал поскользнуться на камнях.

Кикаха прошмыгнул через улицу Зеленых Птиц, находившуюся непосредственно над четвертым уровнем домов улицы Подозрительных Запахов. Дом Калатол — если она все еще там жила — выходил фасадом на третий уровень. Он собирался перелезть через ограду, повиснуть на руках, а потом спрыгнуть на крыши домов четвертого уровня и схожим образом на улицу третьего уровня. Но тут не было выступов, по которым бы можно было спуститься ниже.

Перейдя улицу Зеленых Птиц, Кикаха услышал цоканье железных подков. Из тени, отбрасываемой крыльцом фасада, выехали трое всадников на вороных конях. Один был рыцарем в полной броне, а двое других — ратниками. Кони мчались галопом, — всадники низко пригнулись к шеям лошадей, а за их спинами развевались черные плащи, — зловещий дым от огня дурных намерений.

Они находились достаточно далеко, чтобы Кикаха мог сбежать от них, перескочив через парапет и спрыгнув вниз, но у них, вероятно, имелись луки и стрелы, хотя он и не мог разглядеть их, но если они достаточно быстро слезут с коней, то смогут застрелить его. Лунный свет был вдвое мощней, чем на Земле в полнолуние. Более того, даже если их стрелы не попадут в него, они позовут других и начнут обшаривать дом за домом.

Кикаха подумал, что теперь-то поиски начнутся, чтобы там не случилось, но… нет, если он сможет убить их, прежде чем их услышат другие… наверное… стоит попробовать…

При иных обстоятельствах Кикаха стал бы целиться во всадников. Он любил лошадей, но когда дело шло о спасении его жизни, сентиментальность испарилась. Все создания должны умереть, но Кикаха намеревался добиться, чтобы к нему смерть пришла как можно позднее.

Он целился в лошадей и одну за другой быстро свалил двух. Лошади тяжело упали на бок, и ни один из всадников не поднялся. Третий рыцарь продолжал, не отклоняясь, скакать вперед, нацелив копье в грудь Кикахе. Стрела прошла сквозь шею лошади. Она упала головой вперед, вскинув копыта над хвостом.

Всадник вылетел из седла, — большую часть своего полета он удерживал копье, но затем бросил его, подтянул ноги и ударился о землю в позе зародыша.

Сорванный с головы конический шлем стукнулся р камень, подскочил и покатился по улице. Рыцарь заскользил по камню боком, срывая плащ, ложившийся позади него, словно его отделившаяся тень.

Рыцарь сумел подняться, несмотря на тяжелые доспехи, и вытащил меч. Он было открыл рот, чтобы кликнуть всякого, кто мог бы услышать его и прибежать на помощь. Стрела прошла меж зубов и сквозь спинной мозг, и рыцарь рухнул на землю, — меч зазвенел по нефриту.

К седлу мертвого коня мертвого рыцаря была приторочена серебряная шкатулка.

Кикаха попытался открыть ее, но ключ, должно быть, находился у рыцаря.

Времени искать его у Кикахи не было.

На улице лежали три убитых коня, убитый человек, возможно, еще двое убитых людей, и никаких криков в отдалении, указывающих, что кто-то услышал это шум.

Однако туши и трупы не долго останутся незамеченными. Кикаха бросил вниз лук и колчан и помчался дальше. Меньше чем через минуту он стоял на улице третьего уровня и стучал по толстой деревянной раме окна Калатол. Он стукнул три раза, сосчитал до пяти, постучал два раза, сосчитал до четырех и постучал один раз. В другой руке он держал нож.

Не слышалось никакого замеченного им ответа.

Он подождал, сосчитав до шестидесяти, по коду, каким его помнил, а затем снова постучал, как предписывалось. Сразу же после этого сверху до него донесся стук копыт и какой-то шум. Послышались крики и зов рога. На улице выше и на главной улице ниже стали вспыхивать огни. Забили барабаны.

Вдруг ставни распахнулись, и Кикахе пришлось быстро пригнуться, чтобы не получить ею по лицу. Внутри комнаты царила темнота, но бледно светился призрак женского лица и обнаженного торса.

Наружу хлынул запах чеснока, рыбы, свинины и заплесневелого сыра. Кикаха ассоциировал с этими ароматами красоту обработанного нефрита. Первый визит к Калатол обесчестил его. Он ничего не мог тут поделать — он был человеком ассоциаций, не всегда желательных.

В данный момент совокупность ароматов означала Калатол, бывшую одновременно и прекрасной, и страшной. Её слова были скверными, а характер — был столь же горячим, как исландский гейзер.

— Шш! — прошипел Кикаха. — Соседи!

Калатол изрыгнула новый поток кощунственных выражений.

Кикаха рукой крутанул ее голову, чтобы напомнить, что он легко может сломать ей шею и толкнул ее назад так, что она, зашатавшись, упала и влез через окно в комнату. Закрыв и заперев комнату, он повернулся к Калатол. Та встала и, найдя масляную лампу, зажгла ее. В ее трепетавшем свете она подошла, покачивая бедрами, к Кикахе, затем обняла его и принялась целовать лицо, шею и грудь, заливая их слезами и шепча сквозь слезы нежные слова.

Кикаха игнорировал ее дыхание, густо насыщенное похожим на смолу вином, заплесневевшим сыром, чесноком и целовал ее в ответ, а затем спросил:

— Ты одна?

— Разве я не поклялась оставаться верной тебе? — возмутилась она.

— Да, но я об этом не просил. Это была твоя идея.