Василий Авенариус - Необыкновенная история о воскресшем помпейце (сборник) Страница 10

Из рыб всех красивее, пожалуй, были желтовато-зелёные, пятнистые мурены. Но Марк-Июний поспешил пройти далее.

— Постой! куда же ты? — сказал профессор.

— Я не могу их видеть… — отвечал помпеец. — У нас их кормили человеческим мясом…

— Да ведь только мясом пленных и рабов? — заметил репортер. — А устриц ты тоже не жалуешь?

— Нет, устрицы я кушаю с большим удовольствием.

— Так я могу угостить тебя сейчас такими, что пальчики себе оближешь! На всякий случай я велел отложить для нас шесть дюжин, по две на каждого. Идем.

И, подхватив Марка-Июния под руку, Баланцони пошел с ним к выходу. Скарамуцциа ничего не оставалось, как последовать за обоими.

Из городского сада они свернули к заливу и берегом вскоре выбрались на набережную Санта-Лючиа. Здесь были частью разложены на прилавках, частью навалены целыми грудами просто наземь «морские фрукты» — frutti di mare, т. е. такие же подводные обитатели Неаполитанского залива, каких они только-что видели в аквариуме.

— А вот и мой поставщик, — сказал Баланцони, хлопая приятельски по плечу довольно неопрятного на вид-старика-торговца. — Ну-ка, старичина, покажи, что ты для нас припас.

Торговец взял со стола кривой ножик, обтер его о свой грязный фартук и разрезал пополам пару лимонов, после чего принялся вскрывать одну за другой раковины и выковыривать оттуда устриц, — что делал (надо отдать ему справедливость) очень умело.

— Что же ты? Прошу! — пригласил Баланцони Марка-Июния, а сам, выжав кусок лимона над одной устрицей, с наслаждением препроводил ее в рот.

Нечистоплотность торговца отбила, казалось, у помпейца аппетит. Не желая, однако, обидеть своего нового знакомца-писателя, он проглотил одну устрицу, потом не спеша еще одну, и обтер себе губы.

— Только-то? — удивился Баланцони, который справился уже с целой дюжиной. — Сделай милость, не стесняйся.

— Благодарствую, — отказался Марк-Июний. — Боюсь испортить себе аппетит к обеду.

— А что, ведь, signore direttore, в самом деле, зададим-ка ему лукулловский обед в лучшем вашем ресторане Стараче в галерее Умберто. А? Пускай-ка сравнить с древними пиршествами.

— Пожалуй… — проворчал с полным ртом Скарамуцциа, исправно уплетавший также свою долю устриц. — Вы поезжайте сейчас заказывать обед, а мы отправимся своим путем.

— Это куда?

— Так, по своим делам, а может быть и на обойную фабрику.

— Oibo (вот на)! Не нашли ничего интереснее?

— У нас с ним задумано целое научное странствие; начинаем же мы с обойной фабрики потому, что устройство её особенно наглядно. Да ты на что это так загляделся, мой друг? — обратился профессор к своему ученику, который между тем неотступно смотрел в сторону ряда многоэтажных, но чрезвычайно узких, в одно, в два-три окна, домов Санта-Лючии, разделенных друг от друга только тесными проулками.

— Какая теснота, какая запущенность! — проговорил Марк-Июний. — Жить там, должно быть, крайне нездорово.

Набережная Санта-Лючия в Неаполе.

— Да, это один из самых старых наших кварталов. Но эта передняя группа домов намечена уже к сломке…

— …Чтобы иностранцам, подъезжающим с моря, безобразием своим не слишком бросалась в глаза, — пояснил Баланцони. — Но с художнической точки зрения все это даже очень недурно: это белье, развешанное через проулки с балкона на балкон до самой крыши, — те же праздничные флаги.

— М-да… — протянул помпеец. — Для меня это во всяком случае очень назидательно: простой народ, как видно, до сих пор живет так же бедно, как тысячи лет назад.

— А может быть и еще беднее, — подтвердил репортер. — Не хочешь ли убедиться поближе? Тут можно пройти насквозь в самый центр города.

Скарамуцциа попытался было воспротивиться, но безуспешно. Проникнув в один из полутемных проулков, они должны были на каждом шагу глядеть себе под ноги, чтобы не поскользнуться, потому что по всему их пути бабы с засученными рукавами и подоткнутыми юбками стирали белье, орошая кругом мостовую целыми потоками грязной мыльной воды. Это была, так сказать, общественная прачечная под открытым небом, где внизу стирали, а наверху сушили белье на солнце.

Марк-Июний, промочив и запачкав себе свои новые сандалии, был очень доволен, когда — выбрался, наконец, в более сухую местность. Здесь было и более разнообразия в народной жизни. Мелкие ремесленники занимались своим делом по большей части на улице перед входом в свои темные логовища. На порогах домов, а то и на вынесенных на тротуар стульях сидели женщины с рукодельем, болтая с соседками. Тут молодая девушка, не стесняясь прохожих, заплетала свои пышные косы и, кокетливо сверкая своими черными глазами, перебрасывалась шутками с остановившимся перед нею молодым парнем. Там почтенная матрона усердно искала чего-то в голове своего полунагого ребенка.

— Ну, что? Каков теперешний народ наш, а?

— Народ как будто все тот же милый, добродушный, беспечный, — отозвался помпеец, — Но эта беднота, эта грязь!..

— Грязь — родная сестра бедноты. Naturalia non sunt turpia (естественное не постыдно). А вот и наш народный рынок.

— Великие боги!

То, что представилось здесь глазам Марка-Июния, действительно, могло озадачить, ошеломить свежего человека. Вся площадь кругом кишела самым серым людом, одетым крайне бедно, неряшливо, а то и просто в лохмотья.

Уличные сцены в Неаполе.

Уличная торговля в Неаполе.

В воздухе стоял неумолкающий гомон от тысячей голосов. Всякий старался перекричать других, потому что на всем пространстве площади шла самая оживленная продажа и меновая торговля; предметами же торга были всевозможное старье, разные овощи и плоды, рыба и мясо последнего сорта.

Вон разносчик-помидорщик продовольствовал зараз несколько человек: на куски белого хлеба он накладывал им красные ломтики помидоров, которые сверху обливал затем янтарного цвета оливковым маслом. И ведь как смачно те закусывали! Масло так и капало с пальцев на землю.

Рядом табачник не менее успешно торговал сигарными окурками, которые тут же закуривались, распространяя едкий, нимало не благоуханный дым.

— Откуда у него эта куча окурков? — удивился помпеец.

— А есть у него на послугах мальчишки, которые по ночам с фонарем подбирают окурки в канавках, — отвечал Баланцони. — О, у нынешних итальянцев ничего не пропадает!

Пробираясь далее, они наткнулись на уличного ресторатора. На жаровне у него пеклись каштаны; рядом кипели два больших котла. В одном варилась кукуруза, а из другого ресторатор исполинской ложкой выуживал длиннейшие тесьмы тягучего горячего теста. Марк-Июний остановился, чтобы узнать, как-то потребители справляются с такой штукой. А справлялись те прекрасно: схватив тесьму большим и указательным пальцами, они втягивали ее в себя не торопясь, с видимым наслаждением, после чего еще облизывались и причмокивали.