Ирина Белояр - Уайтбол Страница 102

— Наплевать тебе на меня, — Маша продолжала ныть. — Не любишь, потому и не доверяешь.

— Ну, зачем ты опять.

— Оно, в общем, понятно: стара я для тебя.

— Да я тебе в отцы гожусь.

— В зеркало на себя посмотри, папаша… А если не стара — так в чем дело? В том, что у нас детей нет?

— Детей-то, может, из-за меня нет. Сама виновата — с инвалидом живешь… только к моей памяти это никак не относится.

— Ты мне не заливай про инвалидность-то. На тебе все как на собаке зарастает. Я что, слепая? Только вот шрам твой через всю рожу долго не сходил, я грешным делом, думала: может, специально подновляешь? Маскировка. Чтобы узнать было трудно.

— Ну, понеслось…

— А то. С бородой вот еще не расстаешься.

— В ней зимой теплее.

— Скажи — прячешься. Здесь беглых уголовников полно. Может, тебя свои же обобрали, со скалы спихнули и подыхать бросили? Нет?

— Я же говорил — не знаю. Действительно не знаю, а врать не хочу. Все, что знал — рассказал тогда.

— Херню ты рассказал.

…Херню, да. Попал в автомобильную аварию где-то в столичном городе. Там попал в аварию, а здесь оказался на леднике, весь обмороженный… Наверно, в промежутке что-то было. Только откуда это «было» взять? Если вспоминается лишь катастрофа, а до нее и после — один мрак сплошной…

— Сходи к Верке, пока время есть, — нудела Маша.

— С чего ты взяла, что она поможет?

— Она и не такое лечила. Ты даже не пробовал. Верка — не просто врачиха.

— Ведьма, ну да.

— Только в печь не ставь… а хоть бы и ведьма. Вера таких поднимала, для каких уже костер готовят. Потому дочь крови.

— Какой крови?

— Анатолия Верхового, какой еще.

— У него же не было детей.

— Я не сказала — родная дочь. Я сказала — дочь крови.

— Объясни.

— Чего тут объяснять-то. Из его крови вышла.

Началось. То, на что Рыжий сетовал: как вопросы — так напрямую, а до объяснений дошло — говорильня загадками…

— Как умер Верховой?

— Он не умер. Перешел в своих детей. В кого-то больше, в кого-то меньше. В меня — меньше, потому десять лет прошло. А братец мой старший, Верка и Лось — те все получили, потому дети крови. Таких пятеро было. Двое ушли в город и сгинули там.

— Ни фига не понял. Они ведь после смерти Верхового родились?

— Да не умер он!

Михаил обескуражено покачал головой:

— Когда непонятно, чему верить, начинаешь верить худшему. Ходят слухи, что Верхового коммунары попросту сожрали. Убили и сожрали. А потомки это до сих пор скрывают — жалеют тех стариков, которые участвовали в убийстве.

— Да не было никакого убийства, ты чего — охренел?!

— А как было?

— Никак. Верховой тут, никуда не уходил. В каждом из нас проснуться может, а в первую очередь — в кровниках.

— Да почему они — кровники, если не он их зачал?

— Потому из его крови вышли.

Сказка про белого бычка…

Через день хоронили одну из старейшин. Дичайшая эклектика, как все местное.

Документы о смерти оформлены, нотариально заверены. Наследственно-имущественные формальности улажены.

Но кладбища здесь нет. Разводят погребальный костер в ритуальном месте, рядом с могилой основателя. А завтра на его плите, в общем списке, появится еще одно имя…

У костра собрался весь поселок. Обычно для таких событий людей отовсюду отзывают — из кедрача, с рыбачих баркасов, с лесосеки. Сейчас-то отзывать некого: зимой все и так торчат недалеко, хозяйственными делами занимаются. Изредка ходят на охоту, но не надолго…

Самые близкие родственники покойной — рядом с костром. Плачут — то ли от горя, то ли от дыма. А остальные сельчане стараются хоть не надолго подойти поближе — вдохнуть этого дыма. Одна из варварских традиций поселка Пробуждение.

Костер разгорелся. Пламя взмыло вверх и стало похоже на бурную, полноводную оранжевую реку, рвущуюся к небесам… Второй раз Михаилу довелось наблюдать здесь похороны. И впервые, и сейчас им овладело странное состояние. Все вдруг стало понятно в этом мире: что такое жизнь — и в чем ее смысл, что такое смерть — и чего ждать после смерти. Невидимое стало видимым, неслышное — слышным, невозможное — возможным.

И ясно, как дважды два: понимание это не удержать, не поймать за хвост, не поместить раз и навсегда в осознанной памяти. Оно исчезнет, как только схлынет оранжевая река…

— Пойдем, что ли, и мы пробьемся дымком подышать? — Рыжий опять возник из ниоткуда. Доставать начинает эта кошачья привычка.

— Тебе же не нравятся местные обряды.

— Но… ведь принято. Кто сказал — не нравятся? Просто не понимаю.

— Не любишь загадок без ответов.

— Тут ответ как раз ясен. Полностью в концепте этой, прошу прощения, субкультуры. Вдыхая дым, ты впитываешь душу предка. С тех пор он частично живет в тебе, а частично — над тобой. Плодит миражи и всю местную, извиняюсь, энергетику. Да! Кстати. Я разобрался, — добавил он, понизив голос до шепота.

— В чем?

— В проблеме Верхового. Его не убили. Он сам себя в жертву принес. Коммунары кровь выпили, обескровленное тело похоронили. А тех, кого зачали в процессе этой оргии, называют кровниками.

— Дичь какая-то.

— А здесь все — одна сплошная дичь… но кровнички ничего себе получились.

…Вера — врач-экстрасенс. «Таких поднимала, для каких уже костер готовят». Лось — он же Виктор Лосев — оправдывает свою кличку: пятьдесят с лишним мужику — тридцатилетнему фору даст. Не то слово: КАМАЗ перевернет и не поморщится… Вадим — старший брат Маши — бессменный поселковый лидер. Вроде ничего мистического, но на жизнь пробужденцы не жалуются.

Неужели — правда? Все трое зачаты пьяными от человеческой крови родителями?..

— Мишка, нескромный вопрос. Тебя действительно Мишкой зовут? Не хочешь — не отвечай, я пойму.

— Если бы я сам знал.

— Как — не знаешь?

— Да так… Когда меня нашли полудохлого, я был уверен, что это мое настоящее имя. Сейчас уже не уверен. Слишком много ложной памяти. Вот: женщину какую-то вижу. С окровавленным лицом. Очень четко, нарисовать мог бы… А мне говорят — не было никакой аварии. Не могло быть.

— Мистика.

— Да нет. Просто какие-то курьезы сознания. Господь с ними.

— Здесь считают, что ты путешественник, экстремал-одиночка, упавший со скалы. Мол, тебя обобрали какие-то местные ворюги (непонятно, откуда взявшиеся) или беглые уголовники.

— Некоторые подозревают, что я и сам с зоны бежал.

— А ты как думаешь?

— Не знаю.

— За пять лет по любому изловили бы, если бы с зоны. Здесь не так много населенок.