Одержизнь - Анна Семироль Страница 11

– Чай будешь? – спрашивает она, не поворачиваясь.

Ответа нет. Лишь тихо цокают по фарфоровой тарелке зубцы вилки. Вероника стоит, держа на весу чайник, смотрит, как завитушки белёсого пара покидают изогнутый носик. В детстве они с братом любили зимой выносить чайник на крыльцо и наблюдать за паром. Веронике чудились в нём и восточные джинны, и жутковатые многоголовые змеи, и оперение сказочных птиц. Жиль был совсем мал и верил всему, что рассказывала сестра.

– А помнишь джинна, который насылал на нас из чайника плохие сны?

– Помню. Он поселялся там, когда родители ссорились, – отвечает Жиль с грустинкой. И добавляет: – Веро, я понимаю. Ты не обязана её любить.

Чайник опускается на металлическую подставку. Вероника пожимает плечами. «Ты прав. И тебе от этого плохо», – печально думает она. Лёгким ветерком на затылке ерошит волосы: это Жиль подкрался сзади и подул. Веро быстро опускает руки вдоль туловища, но поздно: брат пробегает пальцами по её рёбрам, щекочет.

– Ой, перестань-перестань! – шепчет она, пытаясь вырваться из его рук. – Прекрати, я сейчас завизжу! Амелию разбудим!

– Улыбнись – и я перестану, – просит Жиль.

Ей всё же удаётся вывернуться и отпрыгнуть в сторону. Вероника переводит дыхание, поправляет растрёпанные волосы. Улыбается – светло и уютно, как и хотел Жиль.

– Ты точно на меня не дуешься? – спрашивает он.

– О, да я отомщу! Я тебе крошек в кровать насыплю! – пафосно воздевает руки молодая женщина. – Или в туалете запру!

Жиль с усмешкой тычет ей пальцем в макушку:

– Какая же ты маленькая…

– Это просто ты высокий вырос, – возражает Вероника и смущённо добавляет: – И я никак к этому не привыкну.

– Ты меня простишь за свитер, штаны и рубашку? – виновато спрашивает брат.

– Конечно, подлиза… Что? Ты и рубашку порвал?! Жиль, нам завтра к Роберам на обед, а на тебе вещи просто не живут! Рубашка была одна из лучших папиных, – сокрушается молодая женщина. – Так. Быстро в кладовую, будем искать тебе хоть что-то, кроме этих пижамных штанов!

Пока Вероника энергично двигает тюки с тряпьём, Жиль сидит на стремянке в глубоком унынии.

– Ну вот что не так? – не выдерживает сестра, вороша очередной мешок с отцовскими вещами.

– Думаю о завтрашнем обеде. Тухляк.

– Прекрати ругаться! – строго сдвинув к переносице светлые брови, распоряжается Вероника. – Веди себя по статусу, юный Бойер!

– Что – и дома?! Веро, ну…

Она яростно швыряет в него отцовским жакетом и обещает:

– Ещё одно уличное словцо – и по губам! Ты когда-нибудь слышал, чтобы Ксавье так ругался?

Жиль закидывает руки на перекладину над головой, повисает на стремянке.

– Веро, Учитель – человек Бога. А я в какой только жопе не…

– Жиль!!! – рычит сестра. – Услышу хоть что-то подобное в гостях – запру дома и заставлю учить стихи классиков!

– Вот и буду молчать! – отрезает подросток и вскипает: – Думаешь, мне охота идти туда, где все только едят, пьют, натянуто улыбаются? Тебе самой-то уютно там? Легко поддерживать разговоры о том, какое милое колечко у одной дуры, красивая причёска у другой и какой божественный суп сварила служанка третьей? Лицо потом не болит столько времени улыбку держать?

С охапкой вещей в руках Веро подходит к стремянке, смотрит на брата снизу вверх. Внешне спокойная, но Жиль точно знает, что она может долго терпеть, а потом залепить такую затрещину, что в ушах звенеть будет.

– Значит, так, – коротко выдохнув, произносит Вероника. – Первое: я от улыбки не переломлюсь. Второе: ради моей маленькой семьи я буду часами выслушивать о причёсках и кольцах. И третье: это Ядро, Жиль. Если ты не выходишь в люди, не общаешься – ты никто. Слезай. Иди в комнату и меряй вещи.

Он повинуется, бурча под нос:

– Я тут куда большее никто.

– Да конечно! Ты хоть раз попробуй вжиться в этот круг, брат!

Вероника суёт ему в руки вещи, закидывает за плечо растрёпанные волосы.

– Учись общаться с теми, с кем тебе предстоит работать. Будешь строить из себя чужака – всю жизнь им и пробудешь! – заканчивает она строго и выпроваживает брата из кладовки.

Он возвращается в свою комнату и швыряет ворох одежды на диван. Подходит к окну, в сердцах распахивает его, впуская в спальню вечернюю прохладу. В саду шумит молодой листвой ветер, и если закрыть глаза, чудится, что где-то рядом море.

«Если бы не Веро, никаким чёртом бы меня сюда не заманили, – думает Жиль. – Здесь тоскливо. Отвратительно. Тебя щупают глазами, оценивают, обнюхивают, как крысы, готовые укусить. Права Акеми – это мерзкое место. Я не хочу быть здесь. Лучше голодать и не знать, где заночуешь, но быть свободным. Но здесь моя Вероника. И малявка, которая мне дорога. И ради них я должен… Я должен. Сколько я тут выдержу? Не знаю. Но пока силы есть и я помню, ради кого я тут, – я должен своей семье. Веро в этом права».

Он бросает взгляд на сваленные на диване вещи, и на губах появляется хитрая улыбка.

– А вот носить то, что мне вздумается, мне никто не запретит, – повеселевшим голосом говорит сам себе Жиль. – Папе эти шмотки уже не нужны, и никто не мешает мне их поменять на рынке. Тем более что они мне велики и не по росту.

Мальчишка сворачивает пару рубашек и брюк, заталкивает их в сумку, с которой ездит в Университет. Берёт с прикроватного столика будильник, заводит его на шесть. Садится за письменный стол, старательно выводит что-то на клочке бумаги, перечитывает написанное, решительно кивает и на цыпочках выходит в коридор. У спальни Вероники Жиль останавливается и осторожно подсовывает бумажку под дверь. Тут же полоска света, пробивающаяся из-под двери, тускнеет, и на пороге появляется Вероника в ночной сорочке. Она ловко хватает Жиля за руку, обнимает.

– Я тоже тебя люблю, братик, – улыбается она. – Но ругаться не разрешаю!

– Я и не собираюсь, – бормочет слегка придушенный Жиль и про себя добавляет: «Вот прям сейчас – не собираюсь».

Пожелав друг другу доброй ночи, брат и сестра Бойер расходятся. Жиль прихватывает из своей комнаты одеяло, подушку и будильник и поднимается на чердак. Здесь приятно пахнет сухими травами и слышно, как дышат во сне деревья в саду. Он устраивается в сломанном кресле, завернувшись в одеяло, и проваливается в зыбкий тревожный сон, в котором бесконечно падает со стола жёлтая чашка и летит двенадцать этажей вниз…

– Откуда элитарские шмотки спёр, а, дружок?

Хитроглазый невысокий меняла с ухмылкой косится на Жиля, перебирает разложенные перед ним на ящике вещи. Поглядывает на его белёсый