Ирина Адронати - Марш экклезиастов Страница 11

Через двое суток к посту жандармерии из зоны бедствия выбрались трое. Все находились в полубессознательном состоянии. Они ехали на куске кровельного пластика, который волок один из этих неизвестно откуда взявшихся боевых роботов — правда, вместо оторванной пушки у него был белый флаг. Люди кутались в зелёное сукно. Молодой человек, коридорный из отеля «Каса дель Соло», был в сознании, но мучался от множества воспалившихся ран на обеих ногах. Более взрослые его товарищи оказались в состоянии психического шока — что и неудивительно. На посту их согрели, одели — и отправили в близлежащий госпиталь. Как ни странно, прибыл туда только коридорный. Но ни он, ни водитель санитарного фургона не могли ничего сказать про двух других — да и были ли они вообще? Может быть, их отправили другой машиной?.. Поскольку пострадавших в зоне бедствия были сотни тысяч, и каждый день сотни людей куда-то исчезали, а тысячи возникали ниоткуда, то на этот случай просто махнули рукой. Ошибка учёта…

В ожидании парабеллума

Отец меня убьёт, а маменька ещё добавит…

Хотя я сделал всё, что мог. И пусть тот, кто может, сделает больше.

Я позвонил домой. Занято. Поганец опять забыл нажать на трубке кнопку отбоя. Это происходит так часто, что похоже на саботаж.

Я позвонил соседке Миле Вадимовне, чтобы она стукнула в дверь, чтобы этот поганец взял трубку. Но соседки не оказалось дома.

Больше звонить было некуда.

В общем, засада.

Оставалось набрать номер службы спасения и попросить меня спасти… но как им объяснить, как найти единственно верные пронзительные слова?!.

В общем, ситуация была безнадёжной.

С последнего урока, с истории, я хотел было отпроситься (и меня бы отпустили, понятное дело, чего зря сидеть?) — но тут вдруг оказалось, что как раз на сегодня назначено чествование. Победителей олимпиад, турниров — и аза, грешного. Потому что приехали телевизионщики из Москвы и хотят это снять на пленку для показа по всей стране.

Отец был прав — незачем срамиться. Нефиг.

Но мне хотелось славы и фанфар.

Вот я и получил фанфарой. По третьей чакре.

Историю я просидел как на иголках бешеного дикобраза. И почему-то думал: а вот будет смешно, если выпускные я не сдам, а в МГИМО меня уже зачислили. И что тогда?

Думаю, высокие договаривающиеся стороны — договорятся. Им не впервой. Дали же как-то аттестат Любке Смирницкой, матери двоих детей…

А потом был торжественный акт.

Меня придержали на сладкое. И вот чтобы я не убёг, пока подавали остальных, директор Борис Матвеевич сидел рядом, придерживая меня за локоток. Он не поверил моему слову! Не ожидал. Я привык относиться к этому человеку с уважением.

А он придерживал меня за локоток…

Потом так же за локоток повлёк на сцену. Вот, мол, вам наша гордость, умница и умник, чествуйте, жрите, глумитесь, и плевать вам, что мне уже два часа как надо быть дома, а то отец меня убьёт, а маменька добавит!..

На сцене же меня разобрал смех. Я вдруг одновременно представил себе, как бы повёл себя на моём месте поганец, — и особую соль моей фантазии добавило то, что под кличкой «поганец» вынужден существовать доктор исторических наук, поэт, бывший депутат облсовета и Кнессета, почётный член двух десятков научных обществ, зампред комиссии ООН по растлению малолетних, а также владелец, всенародно избранный президент и единственный гражданин островного государства Утопия (у берегов Марокко), названного так потому, что в прилив оно утопает на фиг. Он говорит, что выменял его на две литровые бутылки джина «Бифитер». Так вот, этот доктор, этот пи-эйч-ди и прочее, сейчас вырвался бы из лап директора, подскочил к телекамере и заверещал: «Тётенька, а этот педофил меня за попу трогал!»

И всем бы сделалось гораздо веселее.

А я вместо этого встал, как зайчик, на задние лапки, уши прижаты, взгляд робкий (не дай бог, подумают, что загордился), получил поздравления, получил ваучер, который они у меня же перед тем и отобрали, потом ещё один ваучер, который тоже заранее отобрали, потом документы о зачислении… Потом пошли подарки от спонсорья школы, спонсорья телевидения и просто примазавшихся. Больше всего мне понравился набор косметики для подтяжки лица. Это как раз то, что мне так отчаянно, просто до зарезу, нужно в этой жизни.

Потом я выступил с ответным словом. Вернее, с шестнадцатью. Я поблагодарил учителя истории, директора, весь коллектив школы, всех одноклассников, маму и папу — и пообещал учиться ещё лучше.

Борис Матвеевич был в восторге. Он хотел было, чтоб я продолжил, но я быстро застеснялся и удрал от микрофона подальше.

Позвонил. Телефон был занят.

Наверняка поганец придумал какое-то новое изощрённое поганство…

Все свои мобилки поганец исправно терял, топил в унитазах или разбирал на запчасти. Так ему было удобнее поганствовать.

…Наконец на какой-то совсем уж мажорной ноте торжественный акт завершился. Я приготовился к финишному спурту, но тут меня взяли в кольцо девчонки из «Клуба Z-24/7». Это такое тайное общество. Никто не знает, что означает его название, а если и знает, то не скажет. Всё, что известно непосвящённым — то, что они слушают Земфиру двадцать четыре часа семь дней в неделю. А в остальном девчонки нормальные. Стихи читают. На гитарах умеют. Даже готовят неплохо — тортики там…

В общем, тортик они и заготовили. В мою, трах-тибидох, честь. Белый такой тортик. С буквами. И воткнули в него вместо свечек бенгальские огни. Чтоб красивше.

Пока горели, получилось ничего себе. Только потом тортик стал серым в чёрную крапинку. И пока они на него таращились, осознавая масштаб катастрофы, я трусливо сбежал.

И даже сбёг.

Подарки Борис Матвеевич позволил оставить в его кабинете, и я налегке побежал ловить машину. Потому что трястись полчаса на автобусе или сорок минут на трамвае я позволить себе не мог. Говоря высоким штилем, у меня кровь стыла в жилах.

У школьных ворот стоял какой-то высокий кривой старик в светлом длинном плаще и каскетке. Я почему-то не то чтобы испугался, но… не знаю. То есть видно было, что он здесь не просто внука дожидается. Да и вид у него был… не наш. Отец говорил, что раньше иностранца легко было по одежде отличить. Вот и этот чем-то выделялся — не нашим. Но чем, не знаю. А может, мне это показалось, потому что я понял — он неотрывно на меня смотрит. Просто прожигает взглядом.

Но я, конечно, всё равно побежал вперёд, мимо него, мне надо было торопиться. Добежал — и почему-то остановился. Почти остановился. Ноги стали какие-то медленные. А он взял меня за локоть — дался им сегодня мой локоть! — и спросил: «Стефан Никольяевитч?»