Любовь Лукина - КОГДА ОТСТУПАЮТ АНГЕЛЫ Страница 11

– спит дядя Коля.

Я рывком сел на койке и сбросил ноги на пол. Лоб мокрый, сердце колотится, перед главами – пятнистый асфальт и пустота на том месте, где раньше стояла скамейка.

– Всю ночь не спала!.. – грянул где-те неподалеку голос тети Шуры.

В окно лезло солнечное ясное утро. Я сунул руку под подушку, и пальцы наткнулись на прохладную шершавую рукоятку.

– Совсем из смысла выжил! – в сильном гневе продолжала соседка. – Ночь дома не ночевать – это что ж такое делается!..

Ничего не приснилось. Дядя Коля не пришел ночевать. Он вообще никогда больше не придет. Он спал вчера на этой скамейке… и исчез вместе с ней.

Я сидел оцепенев. А тетя Шура все говорила и говорила, и некуда было деться от ее казнящего голоса. Я старался не слушать, я готов был засунуть голову под подушку… если бы там не лежала эта проклятая штуковина!..

– Перед соседями бы хоть постыдился!..

Стоп! С кем она говорит?

Меня сорвало с койки, и я очутился у окна. Соседский двор из него просматривался плохо – мешали сарайчик и яблони. Мне удалось увидеть лишь закрывающуюся дверь и на секунду – обширную, в желтеньких цветочках спину уходящей в дом тети Шуры.

С кем она сейчас говорила?

Я кинулся в прихожую, отомкнул дверь и, ослабев, остановился на крыльце. Посреди соседского двора стоял, насупясь, сухонький сердитый старичок. Маленький, как школьник.

Я сошел с крыльца и двинулся босиком через двор к заборчику.

– Дядя Коля… – сипло позвал я. – Дядя Коля…

Он услышал меня не сразу:

– Да ты подойди, дядя Коля… Дело есть…

Он оглянулся на дверь, за которой недавно скрылась супруга, и, поколебавшись, подошел.

– Что это она с утра расшумелась?

Дядя Коля хотел ответить и вдруг задумался. Как же мне сразу в голову не пришло: он ведь мог вчера десять раз проснуться и уйти из сквера до начала пальбы! Дядя Коля, дядя Коля…

Что ж ты со мной, старичок, делаешь!..

– Силу им девать некуда, вот что, – обиженно проговорил он.

Я глядел на него и не мог наглядеться. Живой. Ах ты, черт тебя возьми! Живой…

– Кому? Ты о ком, дядя Коля?

Дядя Коля неодобрительно качал головой.

– Ну шутники у нас, Минька, – вымолвил он мрачно. – Ну шутники…

– Да что случилось-то?

– А вот послушай, – сказал дядя Коля. – Получил я вчера пенсию, так? Домой я всегда, ты знаешь, через сквер иду… Ну и присел на лавочке… отдохнуть. Просыпаюсь на скамейке… Урна рядом стоит…

– На скамейке? – отрывисто переспросил я. – Как на скамейке? Где на скамейке? В сквере?

– В каком сквере? – внезапно осерчав, крикнул дядя Коля. – В щебкарьере! Просыпаюсь на скамейке, а скамейка стоит в щебкарьере! И урна рядом!..

– Да ты что, шутишь, что ли? – задохнувшись, сказал я. – Какой щебкарьер? До щебкарьера девять километров!

– Это ты кому – шутишь? – вскипел дядя Коля. – Это ты мне – шутишь? Я двадцать лет экскаваторщиком проработал, а ты мне – про щебкарьер? Ты под стол пешком ходил…

Он оборвал фразу, постоял немного с открытым ртом, потом медленно его прикрыл.

– Ну ладно, во мне веса нет, – в недоумении заговорил он. – Но ведь они же меня, получается, на скамейке несли! На руках несли, Минька! Если бы на грузовике – я бы проснулся…

– Дядя Коля, – сказал я. – А ты ничего не путаешь?

Дядя Коля меня не слышал.

– Урну-то зачем перли? – расстроенно спросил он. – Тоже ведь дай бог сколько весит – бетонная…

Тут на пороге показалась тетя Шура и зычным, хотя и подобревшим голосом позвала дядю Колю в дом – завтракать.

Я оттолкнулся от заборчика и на подгибающихся ногах побрел к себе.

Добравшись до своей комнаты, снова достал оружие из-под подушки.

Машинка напоминала дорогую детскую игрушку. Очень легкая – видно, пластмассовая. И цвет какой-то несерьезный – ярко-оранжевый, как жилет дорожника. Из толстого круглого ствола выпячивалось что-то вроде линзы.

Но ведь я же своими глазами видел, как исчезла скамейка! Щебкарьер… При чем здесь щебкарьер?..

Я ухватил рукоять поплотнее, и от кисти к локтю пробежали вчерашние электрические мурашки. Так, а это что за рычажок? Я осторожно потянул его на себя, и изображение на стеклянном экранчике приблизилось. Понятно…

Гришу пора будить, вот что! Хватит ему спать. Отоспался…

Посреди стола белела записка.

«Ешьте, завтрак на плите, – прочел я. – Заставь Гришу сходить к врачу, а на Бехтеря в суд…»

Дочитать не успел – показалось, что в дверях кто-то стоит.

Я обернулся.

В дверях стоял Гриша Прахов.

Никогда раньше он не позволял себе выйти из своей комнаты, не смахнув перед этим последней пылинки с отутюженных брюк. Теперь он был в трусах, в майке и босиком. Да еще марлевая повязка на лбу – вот и весь наряд.

Я выпустил записку из рук и шагнул к Грише.

– Эти… – хрипло сказал я. – В кого я вчера стрелял… Что с ними?

Гриша смотрел непонимающе. У меня перехватило горло. Перед глазами снова блеснули чистые пролысины на пыльном асфальте.

– Ну что молчишь? Живы они?

– Живы, – сказал Гриша. – Ты отправил их на корабль. В камеру коллектора. Понимаешь, есть такое устройство…

Дальше я уже не слушал. Проходя мимо койки, уронил оружие на подушку и остановился перед окном. Почувствовал удушье и открыл форточку.

– Дурак ты, Гриша… – обессиленно проговорил я и не узнал собственного голоса. Был он какой-то старческий, дребезжащий. К восьмидесяти годам у меня такой голос будет. – Что ж ты вчера-то, а?.. Я же думал – я их всех переубивал…

10

Расположились в кухне. За окном качалась зеленая ветка яблони и время от времени, как бы приводя в чувство, легонько постукивала в стекло.

А передо мной на табуретке сидел и ждал ответа… Я отмахнулся от лезущего в глаза сигаретного дыма. Черт знает что такое! Сидит на табуретке парень из моей бригады, Гришка Прахов – вон с Бехтерем у него нелады из-за Люськи…

– Интересно девки пляшут, – процедил я, – по четыре штуки в ряд… Значит, ты – преступник, я – вроде как твой сообщник, а они? Они сами – кто? Ангелы? Ну нет, Гриша, брось! Ангелы по ночам засады не устраивают. Да еще и на чужой территории…

– Они не нарушали законов, – негромко возразил он.

– Чьих?

– Своих.

– А наших?

Гриша запнулся. А я вспомнил, как эти двое вели его вчера сквозь ночной сквер. Шли – будто по своей земле ступали…

– Во всяком случае, – добавил он еще тише, – они сделали все, чтобы вас не беспокоить…

Я хотел затянуться, но затягиваться было уже нечем – от окурка один огонек остался. Я швырнул его в печь и захлопнул дверцу.

– Слушай, а что это вы все такие одинаковые?