Кэтрин Мур - Красавицы Минги Страница 11

На протяжении многих столетий, если считать время по-вашему, в цитадели живу я, Алендар, воспитывающий красавиц. В последние годы я продал несколько из них, второстепенного значения. Пожалуй, я сделал это только для того, чтобы показать самодовольному человечеству, что оно не способно понять истину, даже если и узнает ее. Может быть, теперь вам становится яснее? Моя раса отдаленно схожа с теми порождениями жизни, которые питаются кровью; несколько ближе к тем, кто использует в качестве еды жизненную энергию. Но у моей расы более утонченные вкусы. Мы питаемся красотой. Да, именно красотой.

Она столь же материальна, как и кровь. Разве вы никогда не замечали, что у некоторых женщин идеальная красота соседствует с какой-то внутренней холодностью? Эта энергия настолько могуча, что может подавлять все остальное, существуя за счет ума, доброты и прочих человеческих качеств.

Здесь, в самом начале (потому что моя раса, возникшая на другой планете, уже была стара, когда этот мир только переживал свою юность), мы долго дремали в иле, но затем пробудились, чтобы питаться энергией, свойственной человеку даже в то время, когда он жил в пещерах. Разумеется, это была весьма скудная пища. Мы внимательно изучили вас, а затем отобрали представителей для дальнейшего разведения. Мы построили цитадель и принялись совершенствовать человеческий род. Постепенно мы пришли к тому, что дало современный тип красоты. Можно сказать, мы достигли почти идеального совершенства. Наверное, вам было бы интересно узнать, что получалось в других мирах, с совершенно иными разумными расами...

Итак, теперь вы знаете. Женщины, воспитываемые, словно домашние животные, чтобы удовлетворить стремление к красоте, которой мы живем, - вот что такое Минга.

Но это меню постепенно стало казаться все более однообразным, как и любая постоянно употребляемая пища. Я увидел в Водир искру качеств, которые только в редчайших случаях удается наблюдать среди девушек Минги. В ней, в скрытом состоянии, сохранились ум и отвага. Разумеется, благодаря этому ее красота несколько уменьшилась, но появилась острота ощущения чего-то нового по сравнению с унылым однообразием остальных. И это показалось интересным. Так я думал до тех пор, пока не увидел вас.

Тогда я вспомнил, что уже весьма и весьма давно мне не приходилось отведать мужской красоты. Она так редка и столь отлична от женской, что я почти забыл о ее существовании. Конечно, она весьма своеобразна, груба и сурова... Но вы обладаете ею...

Я сказал все это для того, чтобы проверить качество вашего духа. Если бы я ошибся в оценке его глубины, вы тут же отправились бы на корм зверю бездны. Теперь я вижу, что не ошибся. Под вашим панцирем животного инстинкта таятся те самые глубинные силы, которыми питаются корни мужской красоты. Думаю, что не использую вас сразу, а сначала с помощью известных мне приемов постараюсь развить ее у вас, прежде чем... она пойдет мне в пищу. Полагаю, это будет восхитительно.

Голос Алендара угас в гнетущей тишине, и глаза Смита, помимо его воли, обратились к пронизывающему взгляду Алендара. Настороженность постепенно покинула его, неудержимая притягательная сила огненных искр на фоне черной пустоты заворожила и заставила оцепенеть.

Неотрывно следя за их алмазным блеском, он увидел, как светящиеся точки стали быстро уменьшаться, превратившись в бездонные черные провалы. Не имея возможности отвести глаза, он продолжал смотреть в этот олицетворяющий первичное зло мрак, столь же примитивный и столь же безграничный, как и космическое пространство, продолжал погружаться в оглушающее невыразимым ужасом ничто... все глубже, глубже... Вокруг уже начала клубиться тьма... И мысли, чужие мысли начали проникать в его сознание, словно ползучие извивающиеся гады... И тогда он увидел, нет, скорее угадал отвратительное место, где, судя по всему, уже находилась душа Водир; что-то страшное стало с огромной скоростью поглощать его, засасывать в чудовищный черный водоворот, которому нельзя было сопротивляться...

Внезапно затягивающая в бездну сила на мгновение ослабела. Во время короткой передышки он осознал, что сжимает непослушными пальцами рукоять пистолета, а на берег все так же лениво накатываются тяжелые маслянистые волны... Потом снова обрушился мрак, но уже иной, в нем ощущалась тревога, он уже не был той всепоглощающей неумолимой силой, как в предыдущем кошмаре. Теперь у Смита появилась возможность бороться.

И он вступил в отчаянную схватку, стал сражаться, не шевельнувшись, не издав ни звука, охваченный черным океаном ужаса. Мерзкие, отвратительные чужие мысли снова стали извиваться, словно черви, в доведенном до изнеможения сознании, и зловещие тучи продолжали накатываться на него. Иногда, в те краткие мгновения, когда давление несколько ослабевало, он успевал почувствовать рядом третью силу, также боровшуюся с жадно засасывающей разум темной мощью, неудержимо влекущей в неведомую бездну, и тогда наступала краткая передышка в судорожной отчаянной схватке. Эта сила иногда настолько ослабляла зловещее притяжение, что наступали мгновения полной ясности мысли, и он оказывался свободным от чужого влияния на берегу подземного океана. Он чувствовал, как пот струился по лицу, как сердце тяжело билось судорожными рывками, а легкие пылали из-за нехватки воздуха в перехваченном горле, но он знал, что должен продолжать сражаться до последней клеточки тела, до последней частицы души против неумолимых сил.

Внезапно по нахлынувшему на него ощущению яростного отчаяния противника он понял, что враг собирается с силами для последнего решающего усилия. И действительно, враждебная сила тут же обрушилась, словно волны бешеного прилива. Он продолжал сопротивление, потрясенный, ослепший, оглохший и потерявший дар речи, охваченный беспросветным мраком в самых недрах этого безымянного ада. И разум начал понемногу отступать перед страшными, отвратительными, липкими мыслями, неудержимо вторгавшимися в сознание. Он с ужасом почувствовал себя беззащитным. В то время, как его засасывала грязь, неизмеримо более мерзкая, чем любая земная, потому что была порождением нечеловеческих существ, он внезапно уловил, что кишевшие в его сознании жуткие мысли постепенно приняли поистине чудовищный характер. Они набегали бесформенным потоком, были порождением знания столь ужасного, что рассудок был неспособен воспринять его, и даже на уровне подсознания каждый атом души буквально корчился от омерзения, пытаясь отстраниться от безумно извращенной мудрости. Черное знание захлестывало, пропитывало квинтэссенцией ужаса, и он почувствовал, что разум начинает разрушаться, что он вот-вот будет сметен чудовищной лавиной.