Виталий Забирко - Космический хищник (Путевые записки эстет-энтомолога) Страница 11

Я понял, что поза, придуманная мною паруснику, никуда не годится. Если я хочу получить экземпляр экстракласса, то вручную мне не справиться. И хоть я не любил при мумификации пользоваться техникой — ручная работа своей филигранной незавершенностью придает бабочке вид живой, что сродни искусству, в то время как автоматика, в своем стремлении к абсолюту линий и форм, мертвит насекомое, превращая его в муляж, — пришлось распаковать компьютер и подключать его к работе.

Восемнадцать часов компьютер манипулировал с парусником, по миллидолям изгибая его крылья, чтобы совместить отраженный свет всех чешуек в фокус. Наконец он закончил работу. Шесть крыльев парусника были выгнуты странным цветком, неподобающим по форме летящему насекомому. Но эффект превзошел все ожидания. Под каким бы углом сверху ни падал свет на крылья, он собирался в двадцати метрах впереди насекомого в испепеляющий фокус. Видимо, не прав я оказался в первоначальной оценке свойств граней чешуек. Разные грани у них выполняли разные функции, иначе бы получилось четыре фокуса. Отражающей была лишь одна грань, а три других все же преломляли свет и направляли его через четвертую, совмещая с отраженным, потому что сила светового потока обладала такой мощью, что даже на расстоянии двух метров поток прожег дыру в пологе палатки. Представляю, что делается в фокусе, рассчитанном компьютером!

Дальше я работал с парусником вручную, освещая его только снизу. Кропотливо придавая его телу вид атакующего хищника с плотно прижатыми к брюшку лапками и вытянутыми в струнку усиками, я просидел за препараторским столиком почти сутки. И только убедившись, что достиг совершенства в позе парусника, вплоть до изгиба последней шерстинки на брюшке, я включил систему автоматической консервации насекомого. Ионизированное облучение убило в его теле всех бактерий и обезводило клетки. А затем тело Luminis rnori — я назвал его так — было залито в цилиндр гиперпрозрачного полибласта. Когда полибласт окаменел, я собственноручно приклеил к поверхности цилиндра на пути отраженного светового потока рассеивающую линзу. При демонстрации на выставке я ее уберу.

Возился я с парусником трое бессонных суток, а четвертые — отсыпался. Проснулся совершенно разбитым — как никогда вымотала меня мумификация парусника в полевых условиях, — но при этом блаженно счастливым. Выпил кофе, пополам с Тхэном съел зажаренного целиком какого-то грызуна, похожего на тушканчика, и мы, свернув лагерь, снова тронулись в путь.

Несмотря на жару и усталость, душа моя пела. Коллекция пополнилась еще одним уникальным экземпляром экстракласса. Но самым уникальным в моей коллекции будет млечник. Я был в этом абсолютно уверен.

Глава 4

Два месяца пролетели, словно один день. Казалось бы, каждый день растягивался до бесконечности, минуты пиренской жары превращались в часы, когда мерцающее сознание зацикливалось на одном желании — быстрейшем наступлении вечерней прохлады, однако отсутствие событий нивелировало пройденный путь, и жара сплавляла все дни в единый ком знойного кошмара. Я чувствовал, что начинаю тупеть. Однообразие дней, упадок моральных и физических сил, несмотря на достаточно калорийную пищу, постепенно низводили меня до состояния дебила. Я превратился в подобие кибера с унылой монотонной программой. Мои действия дошли до автоматизма: разобрать утром автоматический сачок для ночной ловли, позавтракать, навьючить долгоносое; затем весь день потеть, либо сидя верхом на долгоносо, либо вытягивая караван на крутых осыпях; а вечером снова ставить сачок, развьючивать животных, ужинать…

Чтобы окончательно не отупеть, я стал по вечерам вести дневник, но помогало это слабо. Измученный дневным переходом мозг с трудом ворочался, требуя отдыха. И я, часто махнув рукой на записи, укладывался спать.

За это время мы преодолели более трети пути, пересекли еще одно лессовое плато и вышли в долину среднего течения Нунхэн. Здесь в реку впадало несколько притоков, и она, по-прежнему оставаясь мелкой, раскинулась в ширину чуть ли не за горизонт, изобилуя многочисленными островами нанесенного лесса. Великая Река текла по долине спокойно и неторопливо, но ее вялый ход был обманчив. Раз в пять-семь лет острова полностью перекрывали ей путь, и тогда река меняла свое русло. Массы воды устремлялись в долину, сметая все на своем пути. Иногда новое русло Нунхэн уходило за сотни километров от старого, и практически вся долина на аэровидеосъемке напоминала поверхность старого мертвого дерева с содранной корой, под которой усердно потрудились древоточцы.

Острова и берега густо поросли высокой травой, кое-где виднелись кусты и низкорослые деревья. Я с недоумением оглядывал окрестности. Когда Ниобе показывал мне видеозапись места в среднем течении Нунхэн, где он поймал свою «скорбящую вдову», берега реки выглядели удручающе голыми.

В этот вечер мы разбили лагерь в рощице редко-лиственных деревьев, дававших какую-никакую тень. Пока я устанавливал автоматический сачок, Тхэн развьючил долгоносое и отпустил их пастись. При этом он, как всегда, разговаривал с животными, предупреждая, чтобы они далеко не отходили от лагеря, потому что неподалеку бродит тигр. Вообще мой проводник постоянно что-то бормотал себе под нос, обращаясь то к долгоносом, то к реке, то к траве, деревьям, солнцу, пустыне… Причем разговаривал он так, будто вел диалог, а я просто не слышал собеседника. В начале пути это меня веселило и развлекало, но потом я привык и перестал обращать внимание.

Закончив установку сачка, я достал из спальника дневник и, насилуя себя, записал новые координаты, километраж сегодняшнего пути, дневную температуру и атмосферное давление, хотя все эти данные автоматически отмечались на моем наручном календаре. Но, как я ни силился, описать безликий день у меня не хватило фантазии. Тем временем Тхэн поймал хрящевую черепаху, собрал каких-то трав и кореньев и сварил суп. И я был чрезвычайно ему благодарен, когда он, позвав ужинать, прервал мои мучения.

Наученный горьким опытом, я теперь наливал суп в отдельную миску и только тогда солил его. Тхэн на словах не возражал, хотя каждый раз неодобрительно качал головой.

Мы уселись по разные стороны костра и стали есть. Я — ложкой из миски, а Тхэн — прихлебывая суп через край глиняной чаши.

— Сахим, — проговорил Тхэн, — давайте переберемся на другой берег. Я высмотрел здесь хороший брод. С острова на остров…

— Зачем? Там что, бабочек больше? — спросил я чисто из чувства противоречия. Я и сам собирался где-то здесь переправляться на тот берег, потому что километрах в ста вниз по течению на этом берегу находилось селение племени нухолосов. А встреч с аборигенами я намеренно избегал.