Питер Бигль - «Если», 1996 № 07 Страница 11

Магия слова существует. Кстати, двухтомник о языковых ловушках называется «Структура магического».

Помимо всего того, о чем сказано выше, эффективность воздействия зависит от ожиданий человека (если он думает о себе плохо, вдвое обидится на оскорбление, если высоко себя ценит — расценит и его как проявление зависти); от того, в каком он состоянии (свеж и бодр, устал, хочет спать и т. д.); от глубины контакта с суггестором (имеет значение, громкий это разговор либо тихий, доверительный, или установочный, важно, как ритмически организована речь) и от многого другого.

Не обо всем можно рассказать. Не потому, что это секретно. Но некоторые тонкости можно прочувствовать, только находясь в каких-то особых эмоциональных состояниях, измененных состояниях сознания, и так далее. Многие философские эзотерические восточные тексты не переводятся однозначно концептуально на европейские языки. Невозможно понять, что такое любовь, не пережив ее. Человек не просто принимает информацию, он настраивается на психику другого человека, моделирует его внутреннее состояние — тогда воздействие максимально. На этом построено искусство, литература…

В начале было Слово.

«Когда-то слова были колдовством, слово и теперь во многом сохранило свою прежнюю чудодейственную силу. Словами один человек может осчастливить другого или повергнуть его в отчаяние, словами учитель передает свои знания ученикам, словами оратор увлекает слушателей и способствует определению их суждений и решений. Слова вызывают аффекты и являются общепризнанным средством воздействия друг на друга».

Фриц Лейбер

МОЯ ЛЮБИМАЯ КОЛДУНЬЯ

Глава 1

Не в привычках Нормана Сейлора было заглядывать в комнату жены в ее отсутствие. Быть может, отчасти именно поэтому он и поступил так. Он был уверен, что подобный пустяк никак не повлияет на их с Тэнси взаимоотношения.

Разумеется, он помнил, что случилось с чересчур любопытной женой Синей Бороды. Как-то ему захотелось даже подойти к этой странной сказке о повешенных женщинах с психоаналитической меркой. Впрочем, Синяя Борода жил в далеком прошлом, и с тех пор много воды утекло. Неужели за поблескивающей дверью комнаты Тэнси его ожидает с полдюжины висящих на крючьях красоток? Норман насмешливо фыркнул. Однако женщины есть женщины, и разве не доказательство тому его собственные исследования по женской психологии и параллелизму первобытного суеверия и современного невроза, которые принесли ему известность в профессиональных кругах?

Внешне Норман Сейлор ничуть не походил на знаменитого этнолога — он, прежде всего, был слишком молод — и выглядел вовсе не так, как подобает профессору социологии колледжа Хемпнелл. Вы не заметили бы ни поджатых губ, ни испуганного взгляда, ни квадратной челюсти типичного преподавателя этого маленького, но гордящегося собой и своими традициями учебного заведения.

По правде сказать, в Нормане не было того духа, какой присущ истинному хемпнеллианцу, — за что сегодня он был благодарен судьбе.

День выдался погожим и теплым; солнечные лучи, проникавшие в кабинет сквозь оконное стекло, падали на локоть Нормана. Допечатав заключительную фразу своей статьи «Социальные основы современного ведовства», которую наконец-то закончил, он откинулся в кресле и облегченно вздохнул.

Норман беззаботно наслаждался минутной передышкой, старался испить ее очарование до дна. Он вышел из кабинета, взял было книжку с яркой обложкой, но тут же отложил ее, взглянул на две маски китайских бесов на стене, минуя дверь спальни, перевел взгляд на бар, где стояла, по образному хемпнелловскому выражению, «на задворках» бутылка ликера, улыбнулся и направился в спальню.

В доме было очень тихо. В этот вешний полдень было что-то успокаивающее в скромных размерах, неброской, но удобной обстановке и даже в почтенном возрасте жилища Сейлоров. Оно как будто примирилось со своей участью — быть прибежищем обычной профессорской семьи с ее книгами, гравюрами и пластинками, с тем, что лепные украшения рошлого века покрыты слоем свежей краски. Признаки интеллектуальной свободы и любви к живому соседствовали и уживались с приметами тяжеловесного преподавательского достоинства.

Странно, подумалось ему, и как только им с Тэнси удалось не поддаться губительному воздействию атмосферы маленького колледжа? Ведь поначалу Тэнси приводило в исступление буквально все: соперничество между профессорами, сплетни и пересуды, утонченный этикет и надоедливое внимание студентов, а также требование, которое заставило бы взбелениться любого, — чтобы жены преподавателей трудились на благо колледжа, не получая ни гроша за свой труд. Хемпнелл был одним из тех колледжей, которые предлагали обеспокоенным родителям альтернативу буйной вольнице крупных университетов. Местный политик, вспомнил Норман, назвал их рассадниками коммунизма и свободной любви.

Если судить по первым дням их пребывания в Хемпнелле, то они с Тэнси должны были скоро сбежать в один из «рассадников» или бунтовать исподтишка, поднимая вопрос то об академической свободе, то об изменении жалованья, или уйти в себя и сделаться писателями. Но словно питаемая силой из неведомого источника, Тэнси сумела выстоять, не поступившись своими убеждениями. Она сражалась с Хемпнеллом на его условиях, она взваливала на себя гораздо больше обязанностей, чем полагалось, и тем самым как будто очертила вокруг Нормана магический круг, в пределах которого он мог заниматься своими исследованиями. Это, верила она, когда-нибудь позволит им вырваться из зависимости от Хемпнелла и от того, что Хемпнелл думает и говорит. И этот час близится! Отставка Реддинга означает, что главой факультета социологии будет не кто иной, как Норман Сейлор, а через несколько месяцев наверняка поступит приглашение от какого-нибудь университета.

Нет, Тэнси нельзя не восхищаться. Черт побери, она столько сделала для него и так ненавязчиво! Она стала его неизменным секретарем, и он Никогда не слышал от нее ни единой жалобы, хотя в молодые годы был отнюдь не ангелом: ленивый, временами остроумный преподаватель, презирающий размеренную жизнь, находящий, как студент-первокурсник, Удовольствие в том, чтобы шокировать степенных коллег. Не раз и не два он балансировал на грани увольнения после очередной размолвки с деканами, но всегда каким-то образом выкручивался и, как он теперь понимал, не без помощи Тэнси. С тех самых пор как они поженились, он не ведал поражений и неудач.