Джоан Виндж - Хрустальный корабль Страница 11

— Лунная Тень, — она поднялась, вдруг все вспомнив, и, охваченная незнакомым чувством, внезапно устыдилась. — Лунная Тень! Посмотри, вот слово «ВЫХОД»! Я понимаю его значение! Я знаю его, я его прочитала! — Она надеялась, что он воспримет ее слова, как оправдание. — Ты мне покажешь?

Его голова повернулась к ней, его глаза нашли ее лицо и вся досада была забыта.

— Да? Да? Это правда? Хорошо, я покажу тебе, Звездная Женщина!

— Конечно! — она кивнула, на ее губах заиграла улыбка, восставшая из самых потайных уголков ее существа. — Все встанет на свои места, я пойму... — она почувствовала часть чужой, странной души в своих воспоминаниях, своем сознании.

— Может быть, — Лунная Тень сдерживал взрыв своих эмоций, которых она не понимала, — может быть, ты мне покажешь, как надо читать. А я покажу тебе все, что знаем мы.

— Мы вместе найдем ответы на все вопросы... А потом... — она неуверенно запнулась, — а потом...

— Скоро мы отправимся в место слов, — Лунная Тень уверенно кивнул. Он отвернулся, чтобы приготовить тушки, но она больше не смотрела на него.

Когда Таравасси впервые подошла к читающему аппарату, в нем все еще находилась кассета. Аппараты здесь стояли в беспорядке, в этой заброшенной библиотеке, где Андар открыл свою Правду. Лунная Тень посмотрел через ее плечо и провел ее рукой по плотному ряду клавиш, выполняя инструкцию, словно он наизусть заучил ее у какого-то неизвестного учителя. Она была довольна только что полученными знаниями, ликовала, когда ей удалось согласовать символы и звуки, один за другим. В конце-концов появились слова и целые фразы, следующие одна за другой. Гордость человека, которому впервые удалось использовать акустические символы, чтобы передать сообщение на расстояние многих миль или через тысячелетия, охватила ее, наполнив уверенностью и надеждой.

Однако, небольшая часть сознания Лунной Тени сопротивлялась неуклюжей, трудно усваиваемой информации, передаваемой с помощью слов и символов. Это было неудобно, и на это расходовалось так много времени, а ведь индивидууму можно было просто показать. И он был ошеломлен этой чудной догадкой.

То же самое происходило и с Таравасси. Она тоже была ошеломлена этой чуждой догадкой, чье свидетельство она узнала и которая не согласовывалась с ее собственными представлениями; но это напротив, возбуждало ее упрямство, это был скрытый отказ, возникший одновременно и в ее мозгу, и в мозгу Лунной Тени, для которого слова были только скрывающей смысл вуалью. Лунная Тень, как и другие аборигены, использовал слова только в своей повседневной жизни. И у девушки теперь было такое чувство, словно все интимные и сложные знания переносятся прямо из мозга в мозг. И личная точка зрения передающего таким же образом переносится в мозг принимающего и запечатлевается там в его мыслях.

В ее собственном разуме была запечатлена чуждая информация, которая давала возможность отличить ее точку зрения от его и наоборот, а она об этом до сих пор не имела никакого представления. Если растешь в определенном обществе, то начинаешь усваивать чуждые для тебя мысли этого общества с самого рождения. А как возможно в таком случае разделить свое сознание и мышление от влияния окружающего? От влияния родителей, родственников, соседей?

Лунная Тень смотрел на нее сверху вниз, словно он чувствовал взгляд, рассматривающий его, и улыбался вопросительно в ответ: слова были не нужны.

Медленно, сначала очень медленно, слово за словом, предложение за предложением, потом все быстрее и быстрее она начала читать.

— Кто может почитать жизнь и смерть? Признание верующего и гимн смерти? Есть только одно небо — это смерть!

Тараваси оторвалась от экрана читающего устройства, опершись об угол стены неловким движением человека, у которого перед глазами все еще стоят ужасные видения. Отвратительная красота смерти все еще резала глаза, скрываясь в стройной геометрии написанных слов. Зов смерти настиг ее после полудня, и она ответила ему...

Всю вторую половину дня Лунная Тень, нервничая, спускался к выходу из здания, наблюдая, не послали ли его родичи сюда кого-нибудь, чтобы понаблюдать за ним, а теперь он, вытянувшись, лежал на полу, задремав. Он ничего не понимал и потерял всякий интерес к обучению. Таравасси не стала будить его, она все еще не знала, каким же образом объяснить ему всю эту ужасную истину: ее народ уничтожил сам себя, и как индивидуумов, и как группу людей, и как даже весь свой мир. Они уважали смерть, но не признавали конца и ратовали за него, просто уничтожив самих себя. Они умерли, умерли намеренно, чего она не могла понять, погибли от своей собственной руки в экстазе некрофилии. А их мир погиб вместе с ними. Их кости были рассеяны по поверхности земли, брошенные на волю ветра и непогоды, обглоданные зверями и временем. Горсточка людей покинула свою погибшую планету, прибыла сюда и теперь проводила свою жизнь в медленно разрушающемся скелете города. А она была живой... живой... одна среди живых мертвецов. Но почему?

Рука погладила ее по плечу, и она замерла.

— Что с тобой, Звездная Женщина? — он повторил те же слова, с которыми когда-то в первый раз обратился к ней, однако на этот раз он мог понять выражение ее лица. Он заметил в ее глазах что-то непостижимое и мягко сказал: — Я слушаю тебя.

Она отвернулась.

— Все не так. Чем больше я ищу, тем больше нахожу ответов и тем больше мне хочется, чтобы я никогда не начинала своих поисков. И все же мне все больше хочется... знать. Почему это происходит со мной! ? Я же была так счастлива!

— Что ты нашла в этих словах? Плохие вещи? Попытайся мне показать, и... он, ожидая, стоял возле нее, поглаживая одной ногой другую, словно его предложение было подарком, который он дарил ей из милости.

— Я не знаю. Не могу рассказать тебе с таких ужасных вещих... о нас.

— О Звездных Людях?

Она кивнула.

— Тебе не захочется знать об этом.

Она подыскала нужные слова.

— Тогда... ты покажи... мне. И боль смягчится... она будет разделена. Я знаю. Мне это нужно, но никто не соединяется со мной... — он нервно поигрывал маленьким диском с записью. — Нужно... Мне нужно дружить с кем-нибудь — палец его разогнулся и маленький диск полетел по полированной крышке стола.

Таравасси с удивлением отметила внезапную вспышку воспоминаний детства — таких же далеких и непостижимых, как и берег Звездного Источника во вселенной. Руки матери, радужные переливы ее одежды, тихое бормотание ее голоса, прогоняющего прочь все тревоги: «Не плачь, не плачь! Мое сердечко, я помогу тебе, время будет легче, маленькая Тара...» и Таравасси слабо кивнула, протянув руку.