Мария Фомальгаут - Продам май (сборник) Страница 11

Здесь хозяин начинал плакать, я так и не узнал, что он сказал матери, какие слова, и подошли эти слова к матери, как ключ к замку, или нет.

Прости, хозяин…

Прорубаю скалу, глубже, глубже. Меряю глубину ямы – три километра, не меньше. Может, тебе, хозяин, этого покажется мало. Тебе каждый раз кажется: мало…

Выкарабкиваюсь из ямы, спохватываюсь – день ползет к вечеру, а ты просил что-то еще, еще, ах да, тапочки, тапочки…

Наскоро моюсь – смываю, сдираю чернозем, серозем, грязнозем, говнозем, вытираюсь, что наделал, это же полотенце хозяина, то-то ору будет… оно и к лучшему, пусть хоть наорет, пусть хоть зашвырнет в меня чем-нибудь, только не это молчание, не эта мертвая тишина…

Наскоро одеваюсь, выхожу в вечерние сумерки. Спешу – по улочке, залитой светом фонарей, оглядываюсь, смотрю на прохожих, на проезжающие мимо машины, все при хозяевах, черт возьми, все… нате вам, вон сто тридцатый за рулем сидит, господина своего везет, вон семнадцатый за госпожой своей тащится, несет сумки, скалит зубы, как она на него покрикивает, ты полегче, полегче, ты мне сервиз раскокаешь, я тебя самого раскокаю… Вон тридцать третий с детьми хозяйскими играет, пацаны в него из бластеров целятся, бей киборгов, спасай планету…

Прости, хозяин…

Ты бы знал, как оно мне без тебя…

Ты бы хоть сам подсказал мне слова, которые к тебе подходят, как ключ к замку. А то несправедливо получается, ты мои пароли знаешь, а я твои – нет.

Вхожу из темноты улицы в свет витрин, продавец понимающе кивает:

– Тапочки?

– Тапочки. Тридцать восьмой размер.

Жду. Расплачиваюсь. Спешу домой, хоть чем-то порадовать хозяина, который так на меня обиделся. Снова смотрю на лица, лица и лица, вон девяносто девятый стрижет газон, вон семьдесят первый на крылечке со своим господином, читает ему вслух про каких-то не то мормонов, не то морлоков, хозяин у него два года как ослеп, уж он и любит своего семьдесят первого, обнимает, приговаривает, куда мне без тебя…

– А-а, сорок девятый пошел…

– День добрый, – поворачиваюсь к человеку, улыбаюсь, как учили.

– Что-то хозяина твоего не видно давно, приболел, что ли?

Вспоминаю остывший кофе, не съеденные булочки.

– Приболел.

– Это дрянь дело. Ночи-то сейчас холодные… Бабье лето, бабье лето, какое там лето… днем как в Африке, ночью дубак… хрен один.

Не понимаю, на всякий случай киваю:

– Хрен один.

– Во-во… ты ему скажи, чтобы выздоравливал… а то куда это годится-то? Ну давай…

Уходит. Так и не успел спросить у него что хотел, какие слова подходят к человеку, как ключ к замку, как пароль к программе, я понимаю, у каждого человека свой пароль, как у каждого компьютера, ну вы мне хоть намек дайте…

Вхожу в дом, поднимаюсь в твою комнату, хозяин. Кладу в угол тапочки, с трудом нахожу место, куда положить, тапочек уже набросано до самого потолка, синих, красных, бордовых, желтых, зеленых, с открытым мыском, с закрытым мыском…

– Добрый вечер, хозяин.

Не отвечает. Обиделся. После того случая.

Делаю вторую попытку.

– Хозяин… я прошу прощения.

Молчание. Сидит, уткнувшись в монитор, может, занят, я его отвлекаю…

– Вы прекрасно сегодня выглядите.

Молчит.

– Хозяин… я… прошу прощения. Я… не хотел делать вам больно.

Убираю со стола подносик с кофе и булочками. Опять все осталось. Была какая-то пара недель, когда не оставалось, потом я вернулся пораньше, увидел, как булочки доедают крысы. В другой раз крысы погрызли самого хозяина, я все боялся выстрелить в них, чтобы не покалечить самого хозяина. Пришлось расставлять ловушки, разбрасывать по дому яды, наверное, хозяин был очень недоволен, что вот, развел в доме крыс…

– Вам приготовить ужин?

Молчание. На всякий случай спускаюсь в кухню, разбиваю на сковородку два яйца. Черт, опять перепутал, сначала же надо было обжарить ветчину, потом… Что со мной, почему я все путаю, да-а, мне не то что глаза выбить, мне голову оторвать надо…

Наливаю чай, бросаю две ложки сахара, не перепутать, две, и размешать, размешать, сахар не должен остаться на дне. Несу в комнату, еще раз проверяю, ничего ли не забыл… сахар не растворяется… Кажется, чай должен быть горячим, а не холодным… не помню. Или нет, это сок должен быть горячим…

Говорю – уже ни на что не надеясь:

– Вы самый лучший дизайнер… из всех, кого я знаю.

Молчание.

– Я восхищен вашими работами.

Тишина.

Делаю последнюю попытку:

– Я вас… люблю.

Не отвечает. Крепко обиделся. Ну да, я бы после такого тоже обиделся, если бы был человеком…

Вытираю со стола, мою пол, закрываю занавески, чтобы спрятать ночь. Вооружаюсь губкой, бережно-бережно протираю лицо хозяина, скребочком-скребочком счищаю с черепа гниющее мясо, где счищается, остаются какие-то жилки, протираю их лосьоном, до блеска надраиваю челюсти…

– Видел Николаева. Он велел вам выздоравливать.

Хозяин резко кивает так, что у него чуть не отлетает голова, подхватываю голову, ставлю на место. Это уже что-то. Как говорят конструкторы, есть контакт.

– У вас тоже… как у меня… голова не держится. Ее надо болтами закрепить, я вот закрепил себе, и все стало хорошо.

Снова резкий кивок. Снова подхватываю голову.

Выхожу из комнаты, делаю последнюю попытку.

– Хозяин… я прошу прощения.

Тишина. Нет, он меня не простил. Да я бы тоже не простил… после такого… если бы был человеком…

Прости, хозяин…

Выхожу, смотрю список дел на завтра. Все то же самое, углубить яму, да что он там за прудик собирается делать, и купить тапочки, хоть бы написал, какие тапочки нужны, а то я уже какие только не приносил, и мужские, и дамские, и с каблуком, и без, и резиновые, и тряпичные, и пушистые, и с какими-то цветами и стразами…

Хозяин не скажет, хозяин обиделся. После того случая. А ведь наутро я попросил у него прощения, первым делом зашел в комнату, извинился, принес кофе с булочками, ложку кофе, две ложки сахара, ложку сливок… Еще долго вытирал кровь со стола, что натекла за ночь, долго мыл пол под хозяином, кровь присохла, не отмывалась, переодел хозяина во все чистое, вымыл ему лицо, долго мыл шею, долго поправлял голову, чтобы держалась, протирал позвонки, торчащие из горла… Он даже не кивнул мне тогда, просто мотал головой, мол, уйди, уйди, а как я уйди, если пол надо вымыть, и стол, и вот, на стене кровь, тоже протереть надо…

Обиделся.

Я бы тоже обиделся…Я же не хотел, честное слово, не хотел, ты пойми, хозяин, если я что где испорчу, я же не нарочно… и когда к тебе пришла Она, я не хотел проливать кофе ей на платье, так получилось, и поднос я уронил тоже не нарочно. И ты сам мне велел по вечерам убирать в спальне, вот я и пришел, разве я вам чем мешал, когда вы лежали на постели, и она растирала твою шею, сжимала ее своими тонкими пальцами, и плечи, и грудь… Я же все делал правильно, пришел пылесосить ковер, и незачем было швырять в меня ночником, орать – пошел вон…