Михаил Савеличев - Меланхолия Страница 11

- Это я, Сандра, - подтвердили из трубки. - Как устроились?

- Замечательно.

- Я вас разбудила? - констатация без чувства вины. Контрольный звонок. Контрольный выстрел. Контрольный укол в коллапсирующую психику. - Извините.

- Я не спал. Смотрел телевизор. Тут слишком много каналов. Буду выбирать до утра.

- Найдите бейсбол. Сегодня должен быть бейсбол - середина сезона, все-таки.

Старик распахнул вторую дверь и чернильная темнота слегка залила порог. Где-то там светились белые поверхности деревянных стульев и стола, высвечивала призрачная желтизна еще одной кирпичной стены, возвышающейся под срез первого этажа. Ночь проявлялась цветением ресторанов и баров Пяти точек, но в общем было тихо - насколько вообще может быть тиха консервативная, аристократическая южная ночь.

- Вы где?

- Здесь. Здесь есть терраса. Уютное местечко.

- Не замерзнете. У нас легко простудиться. Осень. Обманчивая осень.

- А где вы сами, Сандра?

- С изобретением телефоном этот вопрос становится все больше неуместным. И бестактным. Зато я поняла, как надо было назвать ваш отель.

- И как же? Если у него вообще может быть название. Здесь только ночь и тишина. Мы отгорожены от столицы стеной и ночным портье. Кстати, ваша помада все еще валяется на столике...

Легкий вздох имитации облегчения. Возвращенной потери искусственного лица. Я усаживаюсь на светлый стул. Пожалуй здесь даже лучше, чем в номере. Повод для бодрствования в то время, когда спать уже нельзя. Главное - не обращать внимания на запредельность над головой, прибежище светлячков, бесстыдно обнаженное упавшим солнцем. Где есть такое место покоя с незаходящим светилом?

- Wahnstimmung.

- Что?

- Wahnstimmung. Волнующий опыт психических модификаций. Все люди, если повет наблюдать их в подходящий момент, описывают это как изменение чувствительности, как модификацию опыта собственного тела, собственного мышления, как нарушение отношений, связывающих их с другими, порядка и вольности в обращении с миром природы или, говоря проще, искажение окружающей их обстановки.

- О чем вы, Сандра? О чем?

- Мне хочется вас предупредить. Предупредить хотя бы вот так, в холодной тьме телефонной болтовни. Это первоначальное "пережитое" - необычное и причудливое - и есть сам опыт процесса несоответствия. Это и есть то фантастическое сияние, которое странным облаком окутывает все внутренние и внешние события.

- А, так вы читаете, - догадываюсь я.

- Ставлю диагноз, - легкий смешок не разрушает серьезность, только оттеняет всю ту же ночь. Так и представляется выпирающая из темноты белая кровать, шелковистое белье. Спит ли она обнаженной? Или это тот самый багаж фантастических стереотипов со сто второго канала стеклянной сиськи, притаившейся в шкафу? - Порой интермиттирующая, порой прогрессирующая, зачастую также способная регрессировать, эта волна, идущая из глубин, которую называют "кинестезическим нарушением", "психическим автоматизмом", "регрессией", "аффективными нарушениями", "нарушениями настроения", являются либо основанием для беспокойства и замешательства, либо теми молниеносными интуициями, которым соответствует достаточно точная, чтобы быть описанной, семиология. Вы слушаете?

- Я в грезах, я в грезах.

Затем приходит свет. Тот самый, всепроницающий и окутывающий, где одиночество шершавым языком вылизывает реальность, сладким мороженым стекающей в подставленные руки. Откуда им все известно? Почему им не трудно пройти по миллионам нитям, пронизывающим мозг когерентностью социальных правил, электромагнитной шпаной вечных новостей, взрывами сдергивающих луну с внутренних небес Китая и погружающих три одиноких тела в светлое безбрежье идиотической насмешки! Полный хаос знакового наполнения видовых обзоров, рухнувшая плотина традиционной слепоты только затем, чтобы длинный и пупырчатый язык принялся уже за меня, растворяя физику тела, трансформируя и трансмутируя великим магистерием свинец воображения. Мне приходится двоиться в ртутном лабиринте, который ввинчивается в голову маленькими многоразмерными карликами Эшера, прикидываясь скрученной размерностью ломких костей.

Никто не знает возможной тайны преображения реальности, даже я сомневаюсь в сонливом одиночестве вечного пепла чужих мозгов. Чьи ваши имена, странники и путешественники запредельного мира Откровения?! Сколько готово отдать репутацию, дабы взглянуть - что представляет собой скольжение без кораблей и оазисов, ибо все здесь равны. Страх спускается на глаза надоедливой вороной, вычерпывает жестким клювом, ужас распада и исчезновения, не такого мягкого и отпускающего, за которыми деревянное вместилище баюкает жидкий прах, а лишь страшный дракон небес, выискивающий не жертву, но спасенного. Тебя разрывают как бумагу. Ты и есть ветхая бумага с уже истершимися письменами, негодная и лживая, потому что не может правда иметь обличье. Травоядное жало прорастает джунглями блистающих лезвий, испускающих вой и кислоту, липкая клетка распадается по внешнему измерению и не нужно замка, дабы отгородить новый палимпсест от проявки стеклянных банальностей.

Быть в пепле не страшно, если не цепляться за то, без чего ты не сможешь жить, тайна тайн клетки в том, что ее и нет, абсолютно, это толкует каждый странник, обреченный считать знаки на коже. Тут многое открывается, под сенью высохшего древа, каждая ветвь которого - путь, уходящий в пустоту. Как обрывистые флаги наколоты на отравленные шипы спасительных игл шпионы, предатели, имаго несотворенного, тщетно вникающих в надписи честной борьбы: "...моя рука раздваивается", "нога проходит над головой", "мой череп светится как лампа", "мое тело полупрозрачно и обескровлено, вода и вещество вытекают из него", "слова в мозгу оставляют волны, которые нас перехлестывают", "мои мысли перебраны и нанизаны как жемчужинки". Вот вам проводники в тщетно скрываемый портал нескончаемой работы. Сюда не добраться на дозах мескалина, который слишком уж человеческий, чрезмерно рационален и презирает импровизацию. Подгонять наслаждением - ввергаться в ад, а там много декораций на все вкусы.

Обманщики, вот страшное имя современности. Она смотрит под ноги и не видит творящееся в небесах. Потусторонних небесах прихода светлячков, ибо у них есть свой ответ. Я знаю природу страха, страх - холод чужого ответа на незаданный вопрос. Нас здесь много, слишком много, мы одиноки и цепляемся за локти, за вывороченные кости и опустошенные черепа, бельма глаз и исколотые локти, как будто что-то может задержать от побега. Но мы не знаем, что и страх кончается, выключается севшей батарейкой и я бреду сквозь толпу дурно пахнущих животных новой эры, сквозь обреченных жить из-за своей отваги, прочь от лоскутков влюбленного анчара, через барханы перемолотых костей и чистейшего песка сгоревших душ. Вот уж что им точно не нужно, так это наших историй, тел, заросших броневых плит силурийских чудовищ. Что испытывает металл при переплавки? Что отдает душа, выпариваемая из тела? Заживо, без анестезии, в пустоту.