Владимир Щербаков - Фантастика 1977 Страница 118

Мы часто повторяем эти слова, но не очень вдумываемся в них. А ведь если такой удивительно прозорливый человек, как Ленин, подчеркивает, что — «величайшая ценность», так это неспроста. И действительно: если бы не было фантазии, то и вообще бы наука и философия стояли на месте.

По-моему, фантазия — это вал, поднявшись на который можно видеть значительно дальше, пусть порой еще в неясных контурах.

Помните стихи Фета: Одной волной подняться в жизнь иную, Почуять ветр с цветущих берегов…

Что в общем-то фантасты и делают:

— Большинство зарубежных фантастов рисует встречу землян с другими цивилизациями в мрачных красках. В Ваших же произведениях, наоборот, преобладает оптимизм. На чем он основан?

— Основан прежде всего на глубочайшей вере, что никакое другое общество, кроме коммунистического, не может объединить всю планету и сбалансировать человеческие отношения.

Поэтому для меня вопрос стоит так: либо будет всепланетное коммунистическое общество, либо вообще не будет никакого, а будут пыль и песок на мертвой планете. Это первое.

А второе заключается в том, что человек по своей природе не плох, как считают иные зарубежные фантасты, а хорош.

За свою историю он уже преодолел в себе многие недостатки, научился подавлять эгоистические инстинкты и выработал в себе чувство взаимопомощи, коллективного труда и еще — великое чувство любви…

Вот это и дает мне право считать, что хорошего в человеке много, и при соответствующем социальном воспитании он очень легко приобретает ту дисциплину и ту преданность общему делу, ту заботу о товарище, о другом человеке, которая необходима для устройства коммунистического общества.

— Вас как геолога должны особенно интересовать образцы породы, доставленные «Луной-16». О чем можно судить по таким образцам? Что могут рассказать керны с Марса и других, планет?

— Когда вы попадаете в совсем неизведанную область и перед вами вдали высится хребет, вы думаете, что, добравшись до него, с первым же ударом молотка откроете нечто совершенно новое. На самом деле почти никогда так не бывает. Вам приходится следить за подробностями геологического строения, собирать образцы из разных мест, и только тогда постепенно вырисовывается картина.

Так и тут. Придется доставлять образцы с разных мест Луны, может быть, сотни образцов. Все они будут один другому противоречить, не будут сходиться данные, ученые будут спорить. И только после серьезных изучений картина станет ясна.

Хотя, конечно, повторяю и подчеркиваю, каждый первый кусочек, доставленный с другой планеты, конечно, представляет колоссальный интерес, и всегда мы будем ожидать чего-то совершенно нового!

— Каким представляется Вам земной транспорт через 100–200 лет?

— Тут у меня большие расхождения с моими советскими и зарубежными коллегами-фантастами. Я считаю, что скорость наземного транспорта не должна очень сильно возрастать — для массовых передвижений такая не нужна.

В исключительных случаях, для выяснения срочных вопросов, для медицинской помощи и тому подобного должен, конечно, существовать сверхбыстрый транспорт, скажем, ракеты.

В остальном же он должен быть экономичным. Скорость поезда в 200 километров в час мне кажется вполне достаточной, лишь бы этот поезд мог сразу доставить необходимое количество груза и пассажиров.

Поэтому прогресс не столько в скорости, сколько в грузоподъемности, в ширине колеи. Мне представляется широкое рельсовое полотно, метров шесть, десять даже. Каждый вагон будет равняться среднему кораблю. Кроме того, значительное количество транспорта, особенно в городах, должно уйти под землю. Ведь в дальнейшем техника снабдит нас механизмами, быстро роющими тоннели.

— Давайте уточним. Все, что Вы сказали, в основном относится к грузовым поездам. Ну а пассажирские будут существовать через сто лет или будет уже что-то совершенно новое?

— Обязательно будут, со скоростью в 200–300 километров в час. Кому нужно быстрее, сядет в ракету или в самолет. Вообще, знаете, вспоминаю, когда, выбравшись из тайги, умывшись, упаковав и сдав в багаж вещи, наконец садишься в поезд, где мягкие диваны, тепло, светло… Это такое блаженство, что готов и десять суток ехать. Короче говоря, я за «медленный» земной транспорт, который дает возможность не только переехать из одного места в другое, но и по дороге насладиться созерцанием прелестей Земли.

— А теперь, Иван Антонович, два последних традиционных вопроса. Первый — Ваше увлечение в свободное время?

— Дело в том, что у меня нет свободного времени.

— Над чем Вы сейчас работаете?

— Я почти закончил историческую повесть из времен Александра Македонского.

— Как называется повесть?

— Название пока условное — «Легенда о Таий».

Леонид Булыгин

КЛИМАТ ТРЕТЬЕГО ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ

Ответы на этот вопрос очень разноречивы. Некоторые ученые считают, что нашу планету ожидает новое оледенение, другие, наоборот, говорят о волне потепления. Цифры свидетельствуют, что начиная с 40-х годов средняя температура на обширных пространствах Северной Америки, Европы и Азии неуклонно понижается. С каждым десятилетием становится холоднее примерно на одну десятую градуса. Это в среднем.

На Крайнем Севере похолодание выражено еще сильнее.

В последние годы многие пернатые обитатели Арктики предпочитают гнездиться южнее, чем раньше, а леса медленно, но неуклонно отступают под натиском тундры. Таковы факты. Что же ожидает Землю в будущем?

Если анализировать данные, относящиеся лишь к последним десятилетиям, то вывод об очередном ледниковом периоде кажется неизбежным. Нам не потребуется сказочная «машина времени», чтобы ознакомиться с тем, как обстояло дело еще раньше — с начала нашего века до 40-х годов. Ведь хорошо известно, что это было многообещающее время потепления, особенно заметного в приполярных районах. К середине 20-х годов средняя температура зимы была выше, чем в конце прошлого века: у берегов Шпицбергена — на шесть градусов, в районе Новой Земли — на три-четыре градуса, в центральных районах Гренландии — на пять градусов.

В последующие пятнадцать лет «климатические рекорды» были оставлены далеко позади: в отдельных районах Арктики стало теплее на добрый десяток градусов. Масса дрейфующих льдов в Северном Ледовитом океане за четыре десятилетия уменьшилась примерно вдвое. В конце прошлого века норвежский: «Фрам» был впаян во льды до 3,6 метра толщиной, наш ледокол «Георгий Седов» в 1938–1940 годах дрейфовал севернее «Фрама», но уже среди двухметровых льдов. Период навигации удлинился на некоторых участках водных путей в полтора-два раза.