Грибница - Дикий Носок Страница 12

Все было в порядке. Вероника рисовала. Акварельные краски были залиты водой, альбом изодран на листы, скомканные и разбросанное по полу. Дочь, сосредоточенно сопя, пыталась изобразить на чудом уцелевшем листе бабушкин дом с отдельно стоящей летней кухней, окруженный фруктовым садом.

«Не получилось,» – прокомментировала она комки бумаги на полу.

У Олега отлегло от сердца. Что бы он еще раз оставил её одну? Да ни за что на свете! Такие нервы! Тоня, конечно, дуется теперь, что они бежали домой сломя голову. Ну ничего. Подуется и перестанет.

В воскресенье Олег паковал посылки. Несколько прочных фанерных коробок были у него в постоянном обороте, высылаемые с бамовскими деликатесами маме и сестре в Невинномысск, и возвращавшиеся назад с ответными дарами. Олег, не мудрствуя лукаво, ставил на дно ящика несколько банок дефицитнейшей на «большой» земле сгущенки и засыпал их кедровыми орешками. Сверху полагалось положить письмо, писать которые Олег страшно ленился. Мама присылала баночки с нежно любимым им с детства тутовым вареньем, сухофрукты с собственного сада и грецкие орехи. Товарообмен был налажен превосходно. Крепко забив ящики, Олег написал ярким фломастером на крышках адреса и поставил посылки у двери, чтобы не забыть утром.

Но утром одной из них на месте не оказалось.

«Что за ерунда?» – оторопело смотрел Олег на пустое место.

«Вероника, ты ведь не брала посылку?» – на всякий случай осведомился он, точно зная ответ.

«Нет. Она потерялась?»

«Сам не пойму. Вчера точно сюда обе поставил.»

На всякий случай Олег покрутился по дому, заглянул туда, сюда. Ожидаемо ничего не нашел и, пребывая в полном недоумении, отправился на работу.

«Разбудил я тебя. Ты ложись, поспи еще. Рано,» – чмокнул он в лоб дочь.

«Нет,» – покрутила головой та. – «Стих буду повторять. Знаешь, какой сложный!»

«А, ну давай. Я побежал.»

И ушел с оставшимся ящиком под мышкой.

Антонина стояла за соседней дверью ни жива, ни мертва, сжимая двумя руками злосчастную посылку. На неожиданный трофей она наткнулась утром, когда обшаривала и свой, и соседский двор в поисках желтого эмалированного таза. Грибы, отмокавшие в нем, неаппетитной кучкой лежали у крыльца. Таз исчез бесследно.

Исключительно из здорового любопытства и более ни из каких соображений Тоня прочитала адреса на приготовленных к отправке ящиках и позабыла обо всем на свете. Сердце захолонуло и пропустило удар. Один адрес Антонине был знаком: Ставропольский край, г. Невинномысск, Смирновой Таисии Ивановне, – это была мама Олега. А вот второй: Ставропольский край, г. Невинномысск, Тимошенко Марине Александровне, – резанул ножом.

Кто такая эта Марина Александровна? С чего бы Олегу слать ей посылки? Она так и знала. В отпуске Олег завел другую бабу. Специально завел там, на юге, у себя на родине, чтобы отработать, вернуться и жениться. А она – Тоня, так, временная замена. Не жить же бобылем? Она и сготовит, и простирнет, и за дочкой присмотрит, и даст, когда ему приспичит. И все это просто так, вроде как по-соседски, без всяких обязательств. Очень удобно. Когда придет время, то ее – Тоню, он с легкостью бросит, а на этой бабе – Марине, женится. Не зря Олег морочит ей голову уже почти два года. А она то – дура, уши развесила.

Антонине и в голову не пришло задуматься, что она делает судьбоносные выводы на основе лишь маленького допущения. Но если тебя обуяла ревность, то места для здравого смысла не остается вовсе.

Тоня поставила трофей на кухонный стол, метнулась за отверткой и в два счета сковырнула прибитую маленькими гвоздиками крышку. Кедровые орешки. Запустив руку в ящик, она выудила оттуда банку сгущенки. Одну, вторую, третью, четвертую. Больше ничего не попадалось. Письма тоже не оказалось, и это было странно. Обозлившись на бесплодные поиски, Тоня вывернула ящик на пол. Кедровые орехи просыпались дождем и весело запрыгали по полу. Больше ничего в ящике не оказалось. Ревнивица глазам своим не поверила. Где же письмо?

***

Аполлинария Семеновна – злой демон, всевидящий и всеслышащий, почти не спала третьи сутки, урывая лишь несколько часов далеко за полночь, когда жизнь вокруг затихала, и часов до пяти утра, когда нехотя начинал зажигаться свет в окнах просыпающихся бараков. Демону некогда было ни попить, ни поесть. Она металась мухой между двумя одинаково важными наблюдательными постами: окном и дверью (подсмотреть и подслушать), стараясь ничего не упустить ни там, ни там.

Аполлинария давилась от смеха, хрюкая, точно свинья, глядя, как носится по двору Тонька-повариха. Вчера из кино та пришла уже впотьмах и, видать, не заметила, что тазику приделали ноги. А теперь колготится, будто безголовая курица. Саму эпохальную покражу бабка тоже видела своими глазами. Аж ахнула тогда, впечатавшись носом в окошко. Надо же, средь бела дня, у всех на глазах! Господи, в каком мире она живет! Интересном, аж жуть! Чего она только не увидала за последние дни.

Глядела, как стайка девчонок ежедневно звала гулять подружку Веронику, а та все отказывалась под предлогом того, что уроки, мол, учить надо. Девчонки никакой солидарности к изготовлению уроков не проявляли, дразнили подружку «зубрилкой» и нарочно играли под ее окнами на теплотрассе в классики, громко смеясь.

Видела, как прячется за углом дома недавно приехавший студент Юрик, хоронясь от своей подружки-потаскушки Женьки-продавщицы. На эту лахудру за прилавком магазина Аполлинария Семеновна любовалась практически ежедневно. Надменно-хамоватая, как и полагается работнице торговли, в присутствии особей в штанах, особенно тех, что помоложе и посимпатичнее, Женька превращалась в Шемаханскую царицу – поводила глазами, запрокидывала голову, глупо хихикая, и так наклонялась вперед, опираясь на прилавок, что из кофточки на свет Божий почти вываливалось все то, что приличные женщины напоказ не выставляют. К студенту шалава таскалась ежевечерне, часто и вовсе оставаясь до утра. Юрик же Аполлинарию удивил, и смеялась тогда она до слез.

А дело было так. Только студент прошествовал мимо окон Аполлинарии с полным мусорным ведром на помойку, как на дороге показалась Женька. Утопая по щиколотку в грязи, она пробиралась по обочине в резиновых сапогах, плаще и с оголенными по самое некуда убогой юбчонкой ногами. В руке лахудра держала зонтик, которым прикрывалась от косо моросящего дождя, а потому своего малодушного кавалера в конце улочки не