Виталий Забирко - Тени сна (сборник) Страница 12

И он пошел на свое место под приветственные крики приверженцев консула. Крон резко вскочил с места и выбросил вперед руку с поднятым пальцем.

— Слова!

Кикена не спешил с разрешением. Он окинул взглядом зал, остался доволен его реакцией и лишь затем дал свое согласие.

Под яростный рев сторонников Кикены Крон спустился вниз. Кто-то пытался схватить его за тогу, но он вовремя подхватил полу, кто-то подставил на ступеньках ногу, но он, подавив желание наступить на нее, легко переступил через препятствие, не дав возможности задеть себя.

— Достойный Сенат славного города Пата! Уважаемый консул Кикена! — громко, четко и, главное, спокойно начал Крон, и это спокойствие оказало свое действие. Гул в Сенате уменьшился. — Только что мы выслушали запальчивую речь сенатора Сейка Аппона, в которой он обвинил меня и издаваемый мною «Сенатский вестник» в действиях, направленных против скрижалей и законов Сената, устоев империи. Я верю в искренность Аппона, желающего славы и процветания Пата. Однако в своем необузданном патриотизме он, сам того не замечая, готов смести те алтари и очаги, которые могут усилить и умножить мощь и величие империи. Поэтому я, уважая его патриотические чувства, без гнева и пристрастия отметаю его огульные обвинения, высказанные в мой адрес и в адрес «Сенатского вестника» как беспочвенные и не подтвержденные фактами. Хотя за фактами сенатору и не пришлось бы далеко ходить — они находились именно в том листке, которым он только что потрясал здесь. Я надеюсь, что многие из присутствующих читали сегодняшний оттиск. Интересно было бы знать, обвиняя меня в том, что в «Сенатском вестнике» я вылью на голову императора Тагулы бадью помоев, сенатор, очевидно, имел в виду сегодняшнюю статью?

По залу пронесся смешок.

— Далее. Сенатор Сейк Аппон утверждает, что я лью грязь на решения Сената. Уж не статью ли о Паралузии имеет в виду сенатор? Или, быть может, об Асилоне? Он, наверное, хотел сказать, что это Сенат дал указания посаднику Лекотию Брану не предпринимать никаких действий в Асилоне, а на посадника Люта Конту возложил особые полномочия в Паралузии, и поэтому мои статьи о преступной халатности одного посадника и чрезмерном превышении своих полномочий другим сенатор склонен считать грязными инсинуациями в адрес постановлений Сената? Это имел в виду сенатор?

В Сенате стояла мертвая тишина. И тут не выдержал Кикена.

— Сенат представил Люту Конте право на строительство дороги, — сварливо бросил он. — А какими методами он это делает — Сенат не интересует.

— Правильно, — подхватил Крон, — правильно. Сенат это не должно было бы интересовать, если бы строительство дороги продолжалось. Но в сложившейся ситуации об этом не может идти и речи. И поэтому действия Люта Конты нельзя квалифицировать иначе, как преступные.

По залу прошел легкий шум одобрения, и Крон перевел дыхание.

— И теперь мне хотелось бы вернуться на полгода назад, когда я, с этого самого места, предложил Сенату использовать изобретение Гирона. Тогда это не нашло должного отклика, ибо меня старались убедить, что слово произнесенное действенней слова написанного. И тогда мне, по моему настоянию, Сенат предоставил право на издание «Сенатского вестника» с неограниченными, я подчеркиваю это слово, неограниченными полномочиями. Сейчас же, по прошествии полугода, когда все смогли убедиться в действенной силе моих оттисков, я, как истинный патриот Пата, желающий дальнейшего усиления могущества и процветания империи, готов сложить с себя полномочия и передать право на издание «Сенатского вестника» в руки Сената. Ибо не могу считать себя вправе высказывать мнение Сената только от своего имени. Дикси.

И Крон пошел на место под бурные одобрительные крики всего Сената. Этого он и добивался, поскольку прекрасно понимал, что удержать «Сенатский вестник» в своих руках он уже не в силах, и поэтому, отдавая его Сенату, он постарался извлечь из этого максимум выгод. Что и выразилось в единодушном одобрении Сенатом предложения Ясета Бурха, последовавшем за его выступлением, о назначении Крона цензором «Сенатского вестника» и присвоения ему титула «благодетель империи».

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В Ипаласской роще у самых терм Крон наткнулся на пикник. Рядом с тропой, ведущей в термы, на обширной поляне расположились сенаторы Бурстий и Срест с претором Алозой и со своими приспешниками. Как видно, обосновались они здесь давно, возможно, сразу же после заседания Сената, потому что их приспешники уже основательно перепились и расползлись по близлежащим кустам. Срест с Алозой о чем-то спорили, с трудом ворочая языками, а Бурстий, лежа напротив них на траве, тупо уставился в полупустую чашу и изредка икал. По другую сторону тропы на корточках сидели рабы и играли в кости — очевидно, они давно не были нужны своим хозяевам.

Крон осторожно перешагнул через чьи-то голые ноги, торчавшие из зарослей чигарника и перегораживающие тропу (одна нога в тщательно зашнурованной сандалии, другая — босая), и тут услышал из кустов приглушенный женский смех. От неожиданности он вздрогнул и невольно посмотрел в сторону Бурстия. Пикник, конечно, с женщинами… Непроходящей болью заныло сердце. Там, где веселился Бурстий, обычно присутствовала и она. Странно, что сейчас ее не было. Впрочем, может, это ее смех слышал он из кустов?

«Опять домыслы», — одернул он себя. Ее смех он бы узнал…

«Кто мог предположить, — горько подумал Крон, — что и такой крест придется нести коммуникатору?»

Он хотел незаметно пройти мимо, но его заметили.

— Ба! Гелюций! Крон! — воскликнул Срест, приподнимаясь на локте. — Благодетель империи!

Он протянул руку в приветствии.

— Присоединяйтесь к нам! — крикнул он, но не смог сохранить равновесие и упал лицом прямо на расставленные перед ним закуски.

Крон остановился.

— Приятного времяпрепровождения! Спасибо, но не могу. И так опаздываю на омовение Тагулы.

— К-как? — встрепенулся Бурстий. — Ч-что? Уже и-п-пора?

Крон улыбнулся и развел руками.

— Б-б-баст-турнак! — выругался заика Бурстий. — Я с-совсем з-забыл. Об-божди. По-йдем вместе. С-с-сейчас допью, и п-п-пойдем.

И он принялся шумно хлебать из своей чаши. Срест с урчанием поворочался в закусках и с трудом сел. Лицо его было перепачкано горчичным соусом, под левым глазом прилипла раздавленная лепешка, а ко лбу — листок зелени. Он попытался встать, но у него ничего не получилось.

— Эй, кто там! — гаркнул он. — Поднимите меня! Пока к нему бежали рабы, Алоза ухватился за его плечо, рывком встал и снова завалил Среста. С минуту Алоза стоял пошатываясь, словно утверждаясь на ногах, — худой, высокий, жилистый, в короткой тунике, и, нагнув голову, недобрым, мутным взглядом смотрел в сторону Крона. При этом его нижняя губа все сильнее оттопыривалась на опухшем лице. Наконец его шатнуло вперед, он крепко, как за опору, ухватился обеими руками за рукоять меча и зашагал к Крону. Но шел Алоза не к нему. Он прошагал мимо и остановился возле Атрана, вперив в него неподвижный взгляд из-под спутанных, жирных, выцветших до цвета соломы волос.